Сегодня, пусть и во сне, я понял что такое абсолютная боль... бесконечная... ни начала, ни конца, ни даже передышки. Теперь я понимаю все те души, которые не могут успокоиться. Это слишком сильно... сильнее жизни, даже смерти... сильнее всего...
Я люблю ночь, поэтому всегда ношу все черное, сливаясь с темнотой, и только выглядывающие полоски белой кожи не дают мне окончательно раствориться, почувствовать себя частью этой сплошной вязкой прохлады. Выйдя на освещенную дорогу, я перешагивал через тени фонарей и одновременно пытался выровнять сбивающееся от слишком быстрой ходьбы дыхание. Не хотелось оборачиваться, потому как я знал... там, за спиной, не одна, а много теней, каждая из которых старается стать настоящей, а не просто призрачным контуром повторяющих тело линий. Они опережают мои шаги, вырываются вперед, замирают одновременно с дыханием и остаются позади, чтобы снова догонять.
Воздух... начинает свежеть. Это мое любимое время, когда ночь не закончилась, а утро еще не наступило. Время "между". Ветер... слишком прохладный, поэтому почти холодный, почти ощутимый, если бы не теплый шарф, укутывающий самое уязвимое место на моем теле - горло, которое может заболеть даже от легкого сквозняка. Последний пружинящий шаг и я запрыгиваю на ступеньку, тяну прозрачную дверь на себя, чтобы тут же оказаться в темном холле. Рука не спеша скользит по стене, на секунду замирает на выключателе и движется дальше, обрываясь на выходе... по лестнице вверх, считая четкий ритм ударов сердца в ушах... такой же темной замкнутостью коридор и поверхностью дверь.
...Ловлю ртом струи горячей воды, подставляю под душ шею. Умирающая ночь дает о себе знать - в голове приятная пустота... как и внутри. Я слишком устал. Даже для того, чтобы чувствовать или контролировать себя. Это состояние... я уже давно оставил попытки в нем разобраться... как и в себе. Да и какая, к черту, разница - сумасшедший ты или просто разбитый? Очевидно, что ты теперь тот, кто ты есть, а значит давно пора остановиться. Принять то, что большинство дней ты чувствуешь, будто не существуешь. Смириться с тем, что никто не скажет того, что ты хочешь услышать. Даже капли на стене... они прячут правильный ответ, потому как стоит только мне обернуться, замирают на месте.
...Я живу не так, как большинство людей. Обычно. Для меня давно перестал существовать день, где была вялая апатия уже с утра, когда я только-только открывал глаза, утешая себя тем, что это пройдет... как и все. Ведь движущей силой самого существования и желания жить выступают эмоции. Именно наличию эмоций ты обязан тем, что не просто открываешь утром глаза и идешь "куда", но хочешь этого... тебе это нужно. Хотя рано или поздно силы заканчиваются, эмоции притупляются. Пауза. Это утро не изменится теперь никогда.
...Отражение, преломление, глянцевитость. Я существую только ночью. День состоит из сплошных и редких вспышек, когда я хожу в институт, учусь, убиваю время, чтобы потом заново продолжить его бег. Мутная голова от бессонницы, ломота в висках, боль в глазах... ничего этого нет. Да и зачем говорить плохо о том, что в действительности хорошо? Меня все устраивает. Мне хорошо.
Больше всего радует то, что здесь темнота наступает рано. Часов в шесть. Нет, это конечно не ночь, но прелюдия или лишь короткая интерлюдия к тому, что ночь уже близко. Очередная иллюзия, которая заполняет безразмерную пустоту, отлично деформируясь и принимая нужную форму. Сую мобильный в карман, достаю из морозилки пакет, беру посуду. Время для ужина, несмотря на то, что уже четыре часа... ночи или утра. Понимание того, что пора двигаться дальше...
...Отслеживаю взглядом, как вода постепенно вскипает, прозрачными пузырьками всплывая к поверхности. Очень страшно смотреть на свое заплаканное лицо. Но... если не хочешь видеть этот мир, по крайней мере тот, что лежит перед твоими глазами, его легко размыть слезами... все линии в сплошной влажный туман. И тогда уже не будет так страшно. И может быть только ты один услышишь свой собственный шепот "мне страшно". Переступить непреодолимость и уступить место другому страху, который бессилен, когда рядом нет зеркал.
Едва слышимый живой стук. Поднимаю глаза, чтобы увидеть большого мотылька, бьющегося об искусственный белый свет включенной лампы. Искусственный, не настоящий... значит ли, менее болезненный? Его крылышки трепыхают, замирая на долю секунды, чтобы снова и снова повторять эти бессмысленный движения. Пытаться так сильно, но в конце это все не имеет значения... Поверь мне.
Медового цвета восковые капли падают вниз, а я отскакиваю от плиты. Черт, мне показалось или это действительно капало из мотылька? Откидываю голову назад, всматриваясь в грязный от копоти, едва святящийся потолок... перевожу взгляд на распахнутое настежь окно. Затем приседаю на корточки и пытаюсь разглядеть следы на полу, но не могу найти. Только грязь...
- Плачут только свечи, ничто живое на это не способно.
Вздрагиваю и чуть не опрокидываю на себя кастрюлю с кипящей водой, уже готовой перелиться через край.
Эта странная непропорциональность в его теле... почти изъян, атавизм или уродство, но она завораживает: слишком длинные ноги, вытянутая узкая талия, плавно переходящая в такие же узкие плечи. Широкие, округлые бедра как будто делят все тело пополам, создавая едва уловимый, но в то же время четкий, контраст между мощностью и силой нижней части, хрупкостью до надломленности верхней.
Когда он сделал движение... именно движение, а не шаг, потому что обычный человек может сделать шаг только в одну сторону, у меня все поплыло перед глазами. Так быстро и много... глаза слишком скоро устали отслеживать каждую перемену в его теле. Эти то плавные, то рваные движения... и странный, с живыми обертонами, хрустящий звук, сопровождающий их.
Мне не было страшно. Несмотря на то, что с его голосом в сознание пришла констатирующая мысль - он не человек. Я просто избегал смотреть ему в глаза... мне хватило и этого.
- Интересно, в будущей жизни ты так же будешь ненавидеть звёзды?
Я не смог бы почувствовать его дыхания на своей щеке, даже если бы и захотел. Поэтому, обманувшись, поднял лицо, чтобы сократить и так ничтожное расстояние между нашими глазами. Зеленые. Как переливающиеся всеми оттенками зелени хрустальные пластинки во дворе соседнего дома, тонким мелодичным звоном отвечающие на каждое свежее прикосновение ветра.
- И бояться ванной, когда кажется, что наполненная вода - это море... огромный океан, а ты смотришь на воду с большой высоты?
Он возвращает мне улыбку, хотя я и не улыбаюсь. Темные тени под глазами, при удачной игре света почти бордовые. Глянцевая кожа с едва заметными вкраплениями золотисто-коричневой пыльцы-пудры, как мерцающие блестки на елочных игрушках. А глаза совсем прозрачные, как вода, без дна-зрачка.
Пока я рассматривал его, он наклонился к самому моему уху и напевал строчки песни, играющей на мобильном - я так и не всунул вакуумные наушники в уши.
- Ты никогда не уйдешь, всегда будешь здесь, мучая меня, в моей душе. Я не могу убежать, постепенно исчезаю...
Это легкое шипение, оно искажало слова, вызывая на теле мурашки, уже через секунду разливающиеся приятным теплом по вибрирующей струне позвоночника.
- Я все отдал тебе, разрешая уйти, вплоть до моего падения. Знаю, все окончено и нечего уже терять. Моя лучшая защита, это бежать от тебя, потому что не могу сопротивляться. Бери все, что хочешь, медленно разбивая...
В нос проникает запах пыли - все его волосы испачканы клочками паутины. Кажется, я начинаю догадываться...
- Ты все, к чему я стремлюсь, но все уже кончено. Все к чему я стремился, но теперь все окончено. Я бы все тебе отдал, предложил свою душу, но все кончено, все уже кончено.
Когда он отстраняется, я чувствую резкий звон в ушах и зажимаю голову руками.
- Прости, но все имеет свою плату, как и обратную сторону.
Он нежно целует меня в подбородок и заглядывает в глаза, но в нем нет ни капли сочувствия или раскаяния. Играет. А я не верю и вижу, поэтому он наклоняет голову, пряча под волосами лицо и, главное, глаза. Развлекается.
- У каждого есть свои страхи и с твоей стороны это глупо - говорить мне то, что я и так знаю лучше всех.
Он отступает раньше, чем я успеваю оттолкнуть.
- Особенно ты. Что ты понимаешь в чувствах? Что ты знаешь о чувствах? - выключаю газ, краем сознания с удивлением отмечая, что вода так и не вылилась. - Мотылек.
Он, как будто признавая, прикрывает глаза, лаская трепещущими ресницами неровные тени на щеках. Поцелуй-бабочка. Легкая улыбка, как отражение его собственной осознанной бессмысленности.
- Ты прав. Ведь нельзя вечно плакать и жалеть себя... бояться. - и все так же не открывая глаз, но довольная ласка касается теперь уже и губ - Дольше вечности.
Радуется. Думает, что победил. А я просто выхожу из кухни и мне даже на надо закрывать за собой дверь, потому что она всегда открыта. Уже в комнате я чувствую, как замерз. Холодные замерзшие руки можно отогреть под горячей водой... а сердце?...
- Прости, что разбудил, не удержался... - сказал тихий голос, а я почти машинально добавил:
- Мне притвориться, что я сплю?
Приглушенный звук, лишь отдаленно напоминающий смех. А я еще удивлялся, с каких это пор теней стало больше, а вместо игры световых бликов я стал видеть на поверхности линзы стекла лицо.
- Закрой глаза и этого будет достаточно. - уже совсем рядом с ухом и я чувствую, как его тень, поглаживая, касается моей спины. Если бы я не знал, что он мотылек, то решил бы, что это кот - только они умеют так сладко ластиться. Хотя, на насекомое после такой трансформации он тоже слабо похож. Фыркаю в ответ на свои мысли и оборачиваюсь, ловя в кольцо пальцев его запястья и уже после понимая, что ни за что сам не хотел прикасаться к нему.
- Слушай, что тебе надо, а?
Огромные, цвета сочной малахитовой зелени, глаза становятся еще больше, отвоевывая у темно-бордовых теней глянцевую поверхность кожи. А трепыхание ресниц напоминает до судорог непреодолимое движение крыльев. Но он почти сразу снова принадлежит себе, мстительно возвращая мне мое неопределенное фырканье.
- Того, что так сложно, а иногда даже слишком просто, - и хитро щурясь, многозначительно добавляет - Иногда совсем не выходит, а иногда этому нет конца.
- Ты знаешь, что у тебя очень плохо получается быть таким?
- Каким? - взмах крыльев-ресниц. Наигранно наивный, но он еще до того, как я задал вопрос, знает ответ. Мне просто надо было сказать это вслух, чтобы поверить самому себе.
- Проехали. Так о чем ты там говорил? - вопросительно приподнимаю брови, но не могу удержаться и громко чихаю. Этот запах пыли - он слишком явный и раздражает нос.
- Ты можешь выбирать...
Как будто у меня есть выбор.
- В конце-концов ничто не вечно в этом мире...
Кроме вечности.
Он так сладко улыбается, одними только губами, что эта сладость вызывает даже ломоту в мышцах. Как ты можешь знать все и не видеть этого? Это больно. Не понимаешь... Но неужели так никогда и не поймешь?... Сколько раз я писал ответ на запотевшем стекле душевой - не для себя, но для него это слишком неважно, чтобы хотя бы попытаться прочитать, воспользоваться этой молчаливой подсказкой.
Слишком чувствительный, договаривающийся сейчас с самим собой, он легко считывает, а иногда просто лениво угадывает мое настроение. Вот и сейчас, уловив этот едва заметный переход, зло хмурится и холодно отстраняется, чтобы изменить одним этим движением положение пространства, себя в нем, переиграть неудавшийся кадр, а я нарочно слегка, но достаточно сильно, прикусываю его губу, не отпуская. Он забыл, что наше пространство риманово, с отрицательной постоянной кривизной в каждой точке - такой, как эта. А еще двумерное направление не всегда самое правильное...
Впиваюсь губами в его рот, почти сразу привыкая к горьковатому вкусу смолы. Слегка пощипывает язык, но я с каким-то диким голодом проталкиваю его дальше во влажную саднящую глубину чужого рта. Желание чего-то большего пульсирует внизу живота, до дрожи в коленях. Опомнившись, он начинает царапать мои плечи и хватает за горло, мешая дышать. Но я ни за что его сейчас не отпущу, даже если и знаю, что он с легкостью может разорвать меня на куски. Я не могу тосковать о том, чего у меня никогда не было. Я не могу желать то, о существовании чего даже не подозреваю. Просто во мне что-то разом обламывается и не хочется быть, поэтому я ищу то, за что смог бы зацепиться... заключить эту сделку с тем, чтобы отдать требуемое и получить желаемое. Внушить себе, что мне это нужно. Но слова не помогут и мне остается только надеяться на то, что он меня услышит.
Он все так же рычит и царапался, но уже сгорая от желания. Своего желания, потому что у нас оно разное. Он чувствует, что почти получил... А я удерживаю его лицо в руках, царапая пальцы об жесткие волосы и не давая ему поверить в обратное. Не боюсь ничего потерять... потому что ничего из этого "ничего" у меня нет. И в целом мире нет ничего - только дождь.
Легкое шипение, когда я слишком сильно прикусываю его губу, а в следующую секунду он сам гибко прижимается ко мне еще крепче, оплетая сплошной тенью и своим запахом, от которого нега расплывается по всему телу и я проваливаюсь в глубину. Такое смешанное чувство полета и падения, но... это приятно. Сжимаю пальцы на его бедрах, покрытых маленькими, остро царапающими пальцы до крови, ворсинками. Они такие мягкие, почти нежные, но только когда уколешь палец, чтобы уйти с равнодушной поверхности и зарыться глубже. Притягиваю к себе, позволяя кусать шею. Она слишком чувствительная и он это знает, поэтому будет нежен и не позволит ветру выводить на ней узоры, смазывая влажной слюной и опережая тонким длинным языком ток крови.
Дразнящее трепыхание бедер-крыльев и я почти опрокидываю его на стол, на этот раз не позволяя разорвать поцелуя. Готов на все, да? На все, о чем ты не имеешь даже понятия? Он еще шире раздвигает ноги, чтобы мне было удобно и я смог как можно сильнее прижать его к себе, когда преградой служит только кожа. Но как ни странно, почти на самой грани, когда безумное желание темно-бардовым туманом застилает глаза, я молюсь... Может быть впервые в жизни, но я молюсь о том, чтобы он был там, куда я иду... и когда я пришел, чтобы это был именно он.
Его запах дурманяще кружит голову, а на самых кончиках ворсинок вместо капелек моей крови появляется янтарного цвета жидкость, медовым воском растекающаяся по всему его телу, маслянисто блестящему в приглушенном искусственном свете темноты. Его глаза кажутся почти черными и засасывающе-бездонными как две воронки, и только на самом дне неровным бликом плещется изумрудное дно пустоты.
Я наклоняюсь, чтобы слизнуть и попробовать на вкус его влажную, приторно сладкую до головной боли, кожу, а он вдруг начинает вздрагивать и биться в моих руках. Крупная дрожь корежит и ломает его тело в судорогах, а я завороженно смотрю и не могу отвести глаз. Как будто в луче стробоскопа, когда частота вспышек создает зрительную иллюзию очень быстрого движения, его тело застывает, но при каждой вспышке в разных позах. И я чувствую холод страха, но не от этого противоестественного зрелища, а просто потому, что я понимаю - в этот раз я действительно пропал...
Не находя моей спины, он царапает стол, мечется и не может найти выход. Глаза подернуты белесой пленчатой дымкой, по обе стороны от рта вытекают тонкие темно-бардовые струйки, с легким шипением стекая по подбородку и теряясь где-то в волосах, рваными краями прядей разбросанных по столу. Он сейчас действительно меня не видит. И это внезапное осознание заставляет резко вздрогнуть, а он лишь на секунду замирает, прислушиваясь и пытаясь уловить случайное движение в неодушевленном пространстве. Он не кричит, вообще не издает никаких звуков, кроме громких рваных булькающих вздохов, толчками вырывающихся из влажных перепачканных губ.
Открывает рот, чтобы позвать, сладкой ложью произнести мое имя, но тут же осекается, растерянно хмурясь и осознавая, что не знает. Так просто. Он ведь не знает моего имени. Не может знать того, что я никогда не говорил. Но лишь на секунду, потому что очередной рывок сотрясает его тело, а я вдруг отчетливо понимаю, что ему больно. И эта боль должна быть страшной, потому что он всего лишь мотылек, а я сейчас - огонь, свет, к которому он так стремится и который не может найти, коснуться... а если и найдет, то не получит ничего, кроме бесконечной боли и мучительной замыкающей смерти. Это неосознанное самоуничтожение... и саднящее, до белеющих костяшек сжатых кулаков, осознание.
Обнимая, притягиваю его к себе, почти не обращая внимания, как разгоряченный обжигающий воск кусает кожу, оставляя красные полосы. Самые важные вещи всегда говорятся шепотом и сейчас мне хочется успокоить его, дать освобождение, сказать что все будет хорошо... Хотя, слова - это единственное, что можно оспорить. Но я совсем не ожидаю того, что он резко поддастся вперед, смыкая ноги кольцом, почти впиваясь в спину, и нанизывая свое тело на иглу, причиняя нам обоим боль. Его тело на секунду замирает, напрягаясь, чтобы тут же разжавшейся пружиной выгнуться вперед, а я в последний момент успеваю ухватиться обеими руками за край стола, найти хоть какую-то шаткую опору. Хотя я уже безнадежно потерялся в сегодняшней ночи.
...Не могу им насытиться, он сводит меня с ума, шрамами на спине проводя четкую границу между сладкой болью и горьким наслаждением, чтобы тут же самому резким движением вперед ее размыть. Сумасшедше-безумно, до легкого хруста, запрокидывает голову назад, почти ломая свою хрупкую шею, шипяще надорвано рычит, оглушая и давя на виски хриплыми стонами. Наши тела склеены и покрыты янтарной вязкой пленкой, свободно растягивающейся при каждом движении и в конце стягивающей еще плотнее.
Мотылек... спутавший меня с пламенем. Слепой, упрямый, глупый. Огонь не греет и цена этого сна слишком велика. Как можно крепче прижимаю его к себе, потому что не знаю, как слиться еще сильнее с тем, кто и так часть тебя. Ближе. Шум торопливого пульса в висках и даже мои замерзшие чувства медленно таят. Никогда не думал, что отсутствие этого еще сильнее разжигает жажду души.
Бесконечными прикосновениями скольжу по его поверхности, готовый отдать то, чего у меня никогда не было. Совсем скоро подойдет конец, и тогда он будет тем, кто удержит меня...
- В конце-концов ничто не вечно в этом мире, а впереди у нас целая вечность. - повторяю его же слова и ловлю себя на мысли, что улыбаюсь.
- Пока смерть не разлучит нас. - он возвращает улыбку, хотя мог бы спрятать ее, и почти полностью обнажает ровную белоснежную полоску зубов, заканчивающуюся острыми концами маленьких клыков. А мне остается только удивляться тому, что мой язык еще на месте.
- Или утро. - добавляю, успевая заметить всколыхнувшийся испуг на дне зеленых глаз, где нет зрачка, перед тем как повернуться к окну, чтобы проследить за быстро светлеющим небом. Еще розовые, в лучах утреннего солнца, облака предвещают чудесный день... Неужели он мне не верит? Думает, что я еще могу отказаться? Вернуться обратно - к одиночеству и желанию не быть одиноким, когда не понимаешь почему, зачем, за что, а чувствуешь только боль, страх и беспомощность, сплошным водоворотом затягивающую все глубже и дальше.
Затянувшаяся пауза его раздражает - я почти могу почувствовать это. Устало прикрываю глаза, но внутри так спокойно... впервые... Протягиваю руку назад и на ощупь нахожу его макушку - я так и знал, что он опять не удержится и подойдет слишком близко. Сможешь ли ты оживить мой мир? Я так устал от черно-белых тонов, но ведь и там будет только темнота...
- Что бы я не выбрал, ты ведь все равно исчезнешь, - растягиваю губы в улыбке, чувствуя, как время, которого всегда было слишком много, подходит к концу. - Пора?
Он кивает и сейчас мне почти больно смотреть в его глаза, настолько ярко они сияют изумрудным светом в первых лучах показавшегося над горизонтом солнца. Но пока у меня еще есть время... сотая доля секунды... я наклоняюсь, чтобы мягко коснуться его влажных губ...
15.03.2009
