Сегодня как никогда хочется убежать от своих невыученных мыслей и холода на самых кончиках пальцев. Я честно и справедливо устал, настолько устал, когда уже даже сон не помогает забыться, а вызывает чувство раздражения и тошноты, как-будто ты застрял на месте. Холодные ночи, холодные, до звона кубиков на дне стаканчика с Колой, лучи утреннего весеннего солнца. Почему-то еще месяц назад я верил, что смогу убежать от всего старого, ненужного, такого постоянного и затертого в бесконечных повторах. Но сейчас... что у меня есть сейчас, когда даже мимолетные иллюзии не приносят облегчения и похожи на горькую конфету в приторно-сладкой глазури. Дни сменяют друг друга слишком быстро, но с этой быстротой накапливается и бессмысленность пережитых секунд, минут, часов. Еще по инерции хочется бежать, но я все время забываю, что застрял на месте и сбегать особо некуда. Когда это закончится? Как быстро после того, как началось? Так ли обязательно ждать дня, когда станет лучше и свободнее, если это все равно потеряется во всем этом отбросе из ненужного. Мне ненужного.
Когда уже наконец я пойму хоть что-нибудь важное? Значимое? Или хотя бы правильное, необходимо правильное? То, на что я мог бы опереться в поисках того самого, что скорее всего просто никогда не будет найдено. Наверное, это и есть... стало моим смыслом жизни - искать. Самое главное только не сломаться, хотя... даже при поверхностной усталости глубоко внутри есть такая энергия, которой хватит на тысячи, тягучих как капля меда, лет поражений и битья головой об стену. Но что-то важное все равно ускользает, а вместе с этим приходит страх, что пойму я это слишком поздно... Горько. Кажется, сладкая глазурь уже слезла, оставив во рту лишь горькое послевкусие очередной конфеты. С каких это пор я стал сладкоежкой?...
Прикрываю глаза от солнца - нет, оно не яркое, просто обычно принято прикрывать глаза от этих золотых лучей, которые, после выматывающе холодных ночей, я жду днем с каким-то благоговением и бесконечной надеждой, что опять не будет дождя, растянувшегося до самого вечера. Хочу солнце, люблю солнце, нуждаюсь в солнце. А огромные черные солнцезащитные очки на пол лица ничего не дают, кроме того, что натирают переносицу красной полосой.
Делаю вид, что спокойно расслаблен, хотя, на самом деле довольно сложно быть расслабленным, когда ты сидишь на виду почти у всего института. Большая каменная лестница полукругом на подобие тех, что были в древних амфитеатрах - такая же внушительная и эффектная. Особенно напротив автостоянки, когда можно наблюдать как потихоньку заполняется каменистая площадка, прикрытая по сторонам тонкими деревьями. Но здесь, на высоте, я а довольно далеко забрался - по крайней мере могу обхватить одним взглядом всю эту животрепещущую картину, вкупе с кафетерием и открытыми столиками чуть поодаль, скучно. А еще холодно - как бы там не было, но надо было не выпендриваться и допить кофе внизу, а не на холодном камне, не успевшим еще достаточно отогреться после холодной ночи. Как бы я себе не отморозил пятую точку, а лимит трат на эту неделю уже исчерпан. Нет, конечно мои родители не такие изверги, чтобы не послать мне деньги на лекарства, но... почему-то хотелось оставаться здоровым хотя бы физически... В противовес чему я громко чихнул.
- Будь здоров.
После таких слов захотелось просто затрястись в ломающем грудь кашле, но я всего лишь протянул руку с холодными пальцами к остывающему кофе без сахара - мне нравится, хотя и настоящая гадость. Может быть даже больше нравится то, что я "пью" кофе - сам процесс, чем то, "что" я пью. Но я все-таки решил обернуться, потому как мысли сегодня такие тягуче медленные и даже в ушах раздается едва различимый скрип, так что я совсем не уверен, сколько уже долгих секунд или минут мой случайный собеседник стоит у меня за спиной.
- Спасибо.
Легкий кивок и быстрая пробежка глазами... хотя, мне лень его рассматривать. Обычный. Как и я. Мы все обычные. Наверное, в последствии я должен буду подумать: "Почему в тот самый момент я принял его за обычного?" На самом деле я просто уверен, что он так и останется обычным, хотя и пристраивается с невозмутимым видом справа от меня. Похоже, придется его все-таки рассмотреть повнимательнее... Белая свободная рубашка, потертые светло-голубые джинсы, неопределенного цвета светлые волосы, собранные сзади в жиденький хвостик, и черный браслет на левой руке, наполовину прикрывающий цыферблат часов.
Переведя взгляд в сторону и обежав глазами потихоньку начинающую заполняться автостоянку, как и столики кафе, я вернул свой взгляд, только уже на его лицо. Но когда мои глаза совершенно неожиданно наткнулись на внимательный взгляд, я почему-то поперхнулся кофе и закашлялся. Просто потому, что ожидал увидеть у него именно голубые глаза, но не ожидал увидеть такой взгляд.
- Ты в порядке? - на всякий случай скорее уточнил мой собеседник, для профилактики легонько хлопнув меня по спине. Пытаясь слабо улыбнуться и сдержать рвущийся наружу кашель, я скорее почувствовал, чем понял, что его ладонь до сих пор находится на моей спине и от нее гораздо теплее, чем от ярких лучей полуденного солнца.
- Да, все хорошо. Просто задумался.
Опять эта вымученно-болезненно-извиняющаяся улыбка, с опаской раздвигающая губы и не обозначающая ничего личного. Скорее просто "Сорри" - мое, теперь, такое любимое слово. Сразу после "Екскюзми".
Наверное, мы должны познакомиться, раз уж так получилось, что молчать дальше как-то не совсем обходимо и с какой-то стороны даже неловко. Только я собрался повернуться, чтобы назвать свое имя, пока без фамилии, как мой взгляд упал на белеющий край альбома, выглядывающий из раскрытой сумки, водрузившейся послушной собачкой у его ног.
- О, ты рисуешь. Это "Основы рисования"? - наугад я назвал этот предмет, за который пару раз зацеплялся взглядом в висевшем на понедельник расписании.
Мой знакомый попытался слегка улыбнуться, не утруждая себя тем подобием улыбки, которой я коверкал и мял свои губы вот уже последние пять минут. Потом он потянулся за моим стаканчиком недопитого на самом дне кофе и сделал последний глоток.
- Это чтобы ты опять не поперхнулся или облился.
При-мило сообщил он, а я на всякий случай решил пока не доставать шоколадный кекс, прибывая в маленьком... совсем поверхностном шоке.
- Эм... спасибо. Очень... мило с твоей стороны. - Чуть не сказал "нагло", но... почему-то это было бы невежливо. Тем временем мой "собеседник" устремил взгляд в голубое небо и на какой-то короткий сумасшедший момент я подумал, что вот откуда он черпает эту голубизну для своих глаз. И будто в подтверждении моих мыслей, когда он слегка повернул голову, его глаза были действительно немного ярче. Я даже вздрогнул и решил все-таки достать руку из теплого греющего кармана футболки, чтобы посмотреть на часы. Почти полдень. Мне пора на лекцию. Но только я сделал одно лишнее движение, говорившее за меня, что я пытаюсь встать и уйти, как белые тонкие пальцы повисли на краю моей штанины.
- Да, я изучаю дизайн. Хотя, скорее всего для графического дизайнера не так уж важно уметь выводить свои портреты на листе.

Только темнота дарит прохладу и становится легче дышать. Она успокаивает... дает сердцу передышку. Может именно поэтому после яркого дня всегда наступает темная ночь... Мы на мгновение прикрываем глаза не для того чтобы моргнуть, а просто взять секундную передышку и отдохнуть. Только ради этой темноты...
Переступая через тени фонарей, я шагал из университета. Было уже совсем темно, хотя на часах всего лишь девятый час вечера. Так трудно перестроится, когда привык ложиться далеко за полночь, а здесь время как-будто искажено - незаметно подстраивает тебя под свой собственный перевернутый ритм. Это и пугает, и волнует одновременно. Ведь даже в своих собственных привычках ты не чувствуешь опору, все кажется таким зыбким, крошащимся в руках и растворяющимся осадком на дне стаканчика с недопитым кофе. Но особенно сейчас так легко спутать фонари со звездами, желания с капризом и цель с тем, что приведет тебя в никуда.
Прошла уже неделя. Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов. И прожитое количество минут, разбившихся на вздохи-секунды. Я не видел его. Это значит, что я не видел его вообще, даже мельком. Не чувствовал присутствия, просто того, что он тоже существует. И было немножко страшно, что я его больше никогда не увижу. Просто потому, что не смотря на то, что он соверешенно обычный, в нашей встречи и моих к нему чувствах так много всего необычного, что я пока не могу разгадать или объяснить. Поэтому я от нечего делать, совсем не для того, чтобы встретить его, бродил по незнакомым переплетающимся коридорам, больше похожим на сложенные вместе спичечные коробки. Нашел библиотеку, кинозал, книжный магазин, даже копировальную. Всунул руки в карманы и решил взобраться на второй этаж. А ведь есть еще и третий. Но ничего интересного там не было... совсем.
Хорошая традиция - это оставаться каждый раз после лекции и идти на широкие каменные ступени, где с наслаждением можно выпить стаканчик кофе. Напротив полупустая автостоянка, прикрытая по сторонам тонкими деревьями. Кафетерий уже не работает, поэтому взгляд не цепляется за открытые столики, а уходит немножко вдаль, где можно увидеть три входа-выхода, образующих собой что-то на подобие арки в зелени деревьев. Можно попытаться дышать или думать. Но все равно не получается полностью расслабиться, потому что всегда рядом одиночество. И горькое послевкусие от конфеты еще одного обычного дня, прожитого почти до самого финала.
Сегодня во время очередной лекции я просто тупо лазил в интернете, пока не свернул окошко и не стал разглядывать иконки на рабочем столе. Там был один рисунок, открыв который я увидел нарисованную ладонь. Она была черной, покрытой сетью белых линий. Почти живая. Захотелось прикоснуться, поэтому я просто машинально протянул руку, почти ожидая, что она коснется чего-то неживого, а значит холодного. Но испытал маленький шок, когда ладонь почувствовала тепло, почти горячее. Только через короткую долю секунды пришло понимание, что это нагретый монитор. Но тогда во всем этом было что-то странное и сердце на секунду екнуло.
Сейчас, идя по освещенной дороге к общежитию, я старался не замечать резкого шума проезжавших мимо машин и сосредоточиться только на одной мысли - пятница. Это значит, что я смогу выспаться или вообще не ложиться спать. А еще просто отдохнуть от поисков, которые я затеваю только тогда, когда кругом полно народу - ведь именно в этот момент так легко почувствовать себя особенно одиноким. Резиновая подошва джинсовых кедов мягко пружинит по асфальту, а я в очередной раз путаю круглый шар фонаря с полной Луной. Она намного дальше и выше, совсем не на уровне моих глаз...
- Привет.
На секунду я замер, сбившись с шага и почти физически ощущая, как время резко затормозило, сплющившись резонансным пластиком об одно единственное слово. Опять это ощущение нереальности и еще, что-то пугающее, но от этого не менее волнующее.
- Прости, я тебя напугал?
Даже то, что я свернул на дорогу, почти неосвещенную искусственным светом, а как-будто отдыхающую в стороне в полумраке, не могло обмануть зрение и слух - это был он. Только...
- Ходил в круглосуточный магазин, - и будто в подтверждении своих слов, он неопределенно махнул рукой куда-то себе за спину. - Здесь, недалеко. А ты с учебы?
- Да.
Что еще я мог сказать? Слишком маленький выбор. Но спросить хотелось гораздо больше. Поэтому я просто поправил сумку на плече и перевел взгляд на его лицо. Игра ли это тени и света, но теперь он был совсем не похож на себя, себя первого. Себя - в самом начале, такого обычного. А может это ветер растрепал его тонкие волосы, беспорядочными прядями кидая их в лицо и прикрепляя острыми кончиками к губам. А глаза совсем темные, почти черные... Как-будто передо мной совсем другой человек. Но который уже знаком или знает тебя, а это значит имеет право окликнуть как приятеля и нести всю эту чушь про магазин, находящийся на этой дороге, за его спиной оканчивающейся тупиком проволочного забора.
- Ты здесь живешь?
Прервав затянувшееся молчание, он опять неопределенно махнул куда-то в сторону, а я просто согласился кивком головы и незаметно для себя сделал шаг... подстраиваясь под его шаги. Пара минут и мы дойдем до конца, а я сверну направо и скроюсь в дверях своего общежития, где смогу отдышаться и еще раз десять пожалеть, что вел себя как истукан и уже точно никогда его больше не увижу. Поглощенный этими мыслями, я не сразу заметил как его ладонь нырнула в вырез моего длинного рукава, обхватывая тонким холодом запястье и дразня расстегнутые металлические пуговицы.
- Так...
Наверное, он хотел сказать "Так холодно", но передумал. Может посчитал эту фразу лишней или просто устал искать глупые оправдания и мотивацию своим таким же глупым и неожиданным поступкам, только мне вдруг стало очень легко. Неужели ощущение обхватывающих браслетом чужих ледяных пальцев - это то, что избавляет от страха, неуверенности и одиночества? Тратить время на разгадку не хотелось, тем более, что мы уже почти дошли... а это значит, что время снова несется покореженной спиралью, отдаваясь в ушах резким визгом тормозов на встречных поворотах. Поэтому я просто сказал:
- Хочешь, исполню твоих... три желания?
Такое говоришь только очень важному, близкому и нужному человеку. Или тому, кого больше никогда не увидишь. В этот самый момент мне было все равно, просто хотелось сделать что-нибудь сумасшедшее, выбивающееся за рамки, совсем нечаянно ломающее их. И он обязательно должен это оценить - то, что я не боюсь необычного... просто не всегда узнаю, а чаще просто путаюсь...
- Хочу... закурить.
Тянет слишком долго, как-будто действительно всерьез раздумывает. На самом деле, он легко мог видеть, как я курю - прямо около большой лестницы, наподобие амфитеатра, где рядом толпятся пародии на клумбы, обрамленные в круглые скамейки. Цепляю согретыми в карманах пальцами металл зажигалки и нащупываю пачку сигарет. Протягиваю все это в одной руке... левой, чтобы правая не потеряла ощущение его пальцев. Слежу за тонкой серой полоской дыма, изгибающейся узором у его улыбающихся синих губ и ускользающей куда-то в сторону, за кадр моего взгляда. Он почти сразу же выбрасывает сигарету, как-будто случайно, неловко роняет ее на асфальт. Извиняется и одновременно ругается, но почти сразу просит:
- Хочу конфету.
Чуть не спрашиваю его: "Ту, которая в сладкой глазури, а внутри совсем горькая?", но вовремя прикусываю язык, шурша рукой внутри сумки. Я пью кофе без сахара, но всегда с конфетами. Потому что не люблю сладкое, а мои конфеты... они всегда горькие.
Он шелестит конфетной оберткой и сует конфету в рот, забавно отдирая зубами от бумаги. Но не выбрасывает и не роняет, случайно, а пихает в задний карман джинс. Скорее всего, тоже случайно. А я только сейчас замечаю, что у него проколоты оба уха - верхняя часть. Золотые колечки. Странно, в первые такое вижу.
- Мы уже пришли.
Это говорю я, только потому, что уже взобрался на ступени парадного крыльца. А еще выбираю, что лучше сказать: "До завтра" или "Увидимся". Оба варианта кажутся одинаково глупыми и... заведомо ложными. Но больше ничего не приходит в голову, поэтому, как всегда, выбор минимален и ни один из ответов не идеален, а значит не устраивает своей простотой и ущербной недополненностью.
- У меня есть еще одно желание.
- Еще конфету? - оборачиваюсь, почти полностью уверяя себя в том, что завтра пожалею о том, что решил побыть золотой рыбкой. Пусть только на один вечер и для человека, о котором я думал всю неделю, но которого могу больше никогда не увидеть.
- Нет.
И он делает шаг мне навстречу, а я оказываюсь немного выше - мой рост, плюс ступенька. Но такое странное ощущение... Необычно. Необычно смотреть на него сверху вниз. Но зато он ближе и может загадать свое последнее желание, которое я исполню и пойду наконец спать, радуясь тому, что вечер не был слишком долгим - гораздо короче целого дня.
- Поцелуй.
- Что?
- Хочу поцелуй.
И прежде, чем я успеваю опомниться, он подается плавным движением вперед и касается моих губ. Я почти бы мог поверить, что это не он, а просто ветер толкнул его в спину. Что он споткнулся или оступился. Но мои глаза широко открыты, именно сейчас не желая убегать от реальности, а процеживая ее по измельченным таблетированным крупицам прямо в кровь. И дышать тяжело, только уже не из-за одиночества, неотступной упрямой тенью следующего прикосновением по плечам и прижимающегося ночью к спине, а чужих горячих губ, покрытых глазурью холода. Он совершенно обычный. Такой же обычный, как мои будни, сплетающиеся днями в поток существования. Он обычный и совершенно непримечательный. Но не простой, не читаемый и не анализируемый. Ровно настолько, насколько делая учащенный глоток воздуха, ты никогда не сможешь сосчитать задержку дыхания.

Ты можешь быть смелым, честным и открытым в своих поступках, желаниях... Но изворачиваться и глупо запутывать себя же никому ненужными объяснениями, смешанными производными и их последствиями, оправданиями и следствием. Звучит как нелепица, но именно это, яркими режуще-слепящими лучами настольной лампы, врезается в сетчатку глаза, на которой отражается он...
Я не чувствую своего тела, ничего... кроме губ. Хотя в тот момент я бы даже не смог ответить на такой элементарный вопрос, как - чьи это губы? Мои или чужие? Его? Но это не может длиться слишком долго. Даже для него. Поэтому я просто резко выставляю руки, отталкивая его от себя вперед... толкая назад. И мне не прочитать в его глазах ни изумления, ни растерянности, ни испуга, ни даже сожаления. Он знал, с самого начала знал, поэтому спокоен.
- Никогда...
Что? Не получается закончить фразу, потому что я сам не знаю ее продолжения. Меня всего трясет и я резко разворачиваюсь, поднимаясь по таким высоким ступенькам и боясь только одного - что не успею дотянуться до стеклянной двери в двух метрах от себя. Страх не отпускает даже в лифте, поэтому приходится бежать по темному коридору и одновременно искать ключ в карманах джинс... это сложно, учитывая, что их четыре, а ключ всего один. Но вот уже спина скользит по гладкой поверхности двери и я падаю вниз. Плохо... мне очень плохо. И самое хреновое во всем этом то, что плохо мне не от того, что меня поцеловал парень, а за себя, потому что поступил так. А значит - неправильно. Какое-то непонятное чувство вины, как-будто я не прав. Это я не прав. Дрожащими руками дотягиваюсь до брошенной около ног сумки ,чтобы выудить пачку сигарет и зажигалку. Но пальцы не слушаются и все никак не получается прикурить, пока стиснутая в зубах, так и не зажженная сигарета, не падает на пол между коленями. Сволочь.

Я сижу за столиком и потягиваю почти остывший кофе с молоком и без сахара, прячась от сильного ветра за широкой розовой колонной, почти полностью загораживающей горизонт. Мерзко. И заливая в себя эту порошочную мерзость из автомата, могу почти физически почувствовать, как внутри все становится еще грязнее - уравнивая темные цвета дешевой отравой.
У меня есть много часов, весь день, чтобы вот так вот сидеть, потому что лекций сегодня нет. И я не спеша встаю, с противным скрипом отодвигая стул и туша окурок в пепельнице. Плохо. Как-будто ничего уже не будет... Я так и не смог разобраться в себе. Столкнувшись с кем-то на нижней ступеньке, поднимаю глаза, чтобы пройти мимо и тут же такое странное ощущение, будто я сейчас упаду. Мы стоим молча напротив друг друга и теперь, при ярком свете дня, я могу удивленно отметить, какая бледная у него кожа и измученный вид. Какой бывает только после долгой и тяжелой болезни. В сознании происходит скачок, настраиваясь на какую-то неправильную искаженность, пока до меня не доходит, что он прячет руки за спиной... Но мне достаточно просто перевести взгляд ему за спину, чтобы в отражении на стеклянной поверхности двери увидеть перебинтованный руки. Тут же память-пленка перематывает назад, во вчерашний вечер, когда он сидит на асфальте оперевшись на руки... острые коленки разведены... Я не мог его так сильно толкнуть.
- Это не твоя вина.
Даже если бы захотел, я все равно не смог бы спросить. Потому что почти наверняка знаю ответ.
- Прости.
Вина, такая неправильная и нелепая, плескается где-то внутри живота, вместе с черным кофе... вызывая чувство тошноты и раскаяния.
- Прости...
Он смотрит на меня, а я просто не знаю, что делать. Мне так жаль. Его руки...
- Я же сказал, что это не твоя вина. Я сам...
Не смотри на меня так, пожалуйста. Как-будто... Не смотри на меня, потому что я не могу на тебя смотреть.
- Я собирался домой, сейчас была последняя лекция. - делаешь пару шагов и нерешительно останавливаешься у меня за спиной, чтобы совсем нечаянно спросить:
- У меня портфолио и рисунки... Если ты можешь помочь...
Мне плохо, но маленький кубик радости, как кусочек сахара, растворяется где-то внутри, потому что могу что-то сделать для него и не чувствовать себя виноватым, потому что даже если это он меня поцеловал... оттолкнул его я.

Внутри все окончательно перемешалось... ровно до того момента, когда мы зашли в прохладный холл и стали подниматься по лестнице. И я поднимаю глаза, только когда переступаю порог квартиры - надо найти угол для того, чтобы сгрузить туда все эти материалы для рисования. Хочется побыстрее сделать глубокий выдох, но для этого надо попрощаться и выскользнуть за дверь... а потом начать ровно дышать, когда я окажусь на улице и пойду по направлению к своему общежитию. Но это так долго... до этого момента еще слишком много времени...
- Я...
Резко поворачиваюсь и смотрю в почти синие глаза... сейчас в паре сантиметров от моего лица. Пожалуйста... Опять это глупое оцепенение, когда не чувствуешь тела и забываешь, как вообще делать движения... даже самые простые.
Вчерашние губы, касавшиеся меня, беззвучно выдыхают... Но я не могу понять, бессмысленно фокусируя на них свой взгляд и ожидая, что он повторит. И может быть тогда я смогу...
Холодная ладонь касается губ. Ледяные кончики пальцев, слегка царапая ногтями, проводят по контуру, пока не накрывают...
- Тшшш...
Глухой шепот через толстый слой ваты моего слуха и дыхание... выдыхаемое теплым облачком в холод. Мне страшно... А еще я не понимаю его взгляда - наполненного чем-то слишком нежным и странным для меня одного.
- Прости.
Только сейчас, при этих словах, я вспоминаю движения своего тела, чтобы попытаться отрицательно мотнуть головой, но он не дает. Просто добавляет:
- Пожалуйста.
А потом неожиданно притягивает меня к себе, скрепляя руки на шее сплошным кольцом. Прижимается всем телом, отдаваясь болезненными покалыванием в груди, настолько это новое непривычно и больно - чужое тело так близко к коже. И уже не сделать этот глубокий вздох... только задержать дыхание, чтобы не спугнуть это странное чувство, пусть не полностью, но заменяющее это "плохо"... отпускающее. Мне как-будто чуточку легче... потому что ему тоже легче. Вины уже нет и если попытаться вспомнить как, то можно обнять его. Будет легче. А еще сотрет вчерашний вечер и все неправильное, что в нем было.
Пока еще есть силы, я хочу быть ближе к нему... именно в этом прикосновении. Поэтому осторожно смыкаю руки за его спиной, не касаясь... но чтобы он почувствовал, что все хорошо. Просто я прошу прощения за боль... потому что знаю, что он пока не сможет рисовать. Хотя бы за это.
Потрясение и неподвижность проходят. Мы стоим так еще пару минут, но мне кажется, что теперь все так, как должно быть. Я не причинял ему боли, не хотел... Я могу теперь простить себя за это. Отстраняюсь, почти невесомо разделяя наши тела.
- Прости, я действительно сожалею...
От взгляда, который поднимается на меня, на мгновение слепит глаза и теплая волна облегчения. Все хорошо...
- Давай забудем.
Теперь я делаю все правильно, лишь на секунду усомнившись, когда что-то теряется и мое отражение странно тускнеет в голубых глазах.
- Да.
Почти тут же улыбка и я могу уверить себя, что мне показалось, поэтому быстро шагаю к двери, чтобы наконец обернуться и помахать рукой. Несмотря на то, что он здесь, квартира кажется такой пустой... будто я прощаюсь с пустотой. Но все правильно, как и должно быть. В моих словах и поступках нет изъяна... все слишком нейтрально и неиндифицированно. Ни отрицательно, ни положительно, а просто правильно.
Только когда я спустился на улицу, вспомнил, что оставил сумку наверху. Прошло слишком много времени для того, чтобы возвращаться... и еще на душе было спокойно, поэтому не хотелось смотреть на его руки... на мою вину. Ведь я видел, как он слегка болезненно морщился, когда касался моих губ... меня. Запах бинтов и чувство вины - мне не хотелось возвращаться к этому. Но я должен был вернуться, давя в себе странное искажение того, что после конца и точки может идти другое начало... непредвиденное и от этого еще больше неправильное, как-будто этого вообще не должно было быть.
Еще медленнее чем спускался, поднимаюсь теперь уже по знакомой лестнице, пытаясь сосредоточить внимание на счете ступенек, но все время сбиваюсь, пока не оказываюсь прямо напротив двери, отделяющей завершенность от продолжения. Просто решаюсь... Уговаривая себя тем, что еще чуть-чуть и жизнь снова станет нормальной, привычной и... обычной. Такой как была до... и будет после.
Глухой стук и ожидание. Он долго не подходит к двери... какие-то доли секунды я прислушиваюсь, чтобы уловить за дверью хотя бы легкое движение, почти уговаривая себя, что его просто может не быть... может он успел выйти... глупо и самому не вериться, но другого объяснения просто нет.
Неожиданно дверь открывается и я вздрагиваю, почти забывая, зачем вернулся. Слабо комкаю губы в легкой извиняющейся улыбке, почти готовый произнести слова о том, что забыл сумку... почему вернулся... пока взгляд, пусто задевающий края картинки, не зацепляется за бледную руку на темно-коричневой поверхности двери. Я еще не понимаю, что в этом может быть настолько неправильным... Еще не веря, когда сознание отделяет только тонкая черта от того, чтобы найти ответ. Руки... нет бинтов. Почти устало, со странной обреченностью, перевожу взгляд на его правую руку, с тонкими длинными пальцами, холод которых я могу ощутить даже на расстоянии... И при прикосновении с моими, они совсем не теплеют, заражая своим холодом. Я как-будто в замедленной съемке переворачиваю его руку ладонью вверх, чтобы убедиться в идеальной гладкости кожи. Настолько неправильной, что если бы перед глазами были ссадины или содранная кожа, это показалось куда правильнее... честнее... так, как должно было быть.
А потом я просто бью его в лицо... со всей силы - так, что он больно падает, глухо ударяясь головой об угол противоположной стенки... Почему больно? Потому что я могу почувствовать эту боль - она моя. А еще злость... и опять плохо. Очень плохо, потому что я дурак... И в это раз я действительно виноват. Я один. Потому что несмотря на то, что от этого почти нельзя убежать, я именно тот, кто верит, что это никогда не удастся.

Мне плохо... Господи, как мне плохо. Перед глазами стоит тонкая алая струйка, стекающая из его губы... То как он проводит ладонью, размазывая карминовый цвет по подбородку. К горлу подступает тошнота и я тут-же отворачиваюсь, чтобы закрыть рот рукой, пытаясь подавить это чувство, переворачивающее все внутри. Медленно, шатаясь, спускаюсь по ступенькам. Я не знаю, просто не думаю о том, будет ли он меня догонять. У меня нет сил, чтобы убегать. Во всем теле такая слабость, колени подкашиваются... Не помню как я дошел домой и упал на кровать. Яркая белизна потолка резала глаза, поэтому, чтобы избавиться от странного жжения, я перевернулся на живот, зарываясь лицом в подушку. Внутри так плохо, голова раскалывается и даже на губах я ощущаю металлический привкус. Крепко зажмуриваю глаза и делаю глубокий вдох, после чего стараюсь вообще не дышать.
Пожалуйста.
Зажимаю уши ладонями. Меня нет. Нет. Нет... Тут же отдергиваю правую руку и подношу к самому лицу, с каким-то немым отчаянием всматриваясь в линии. После всего того, что я сделал, кажется, что на руке обязательно должно было что-то остаться. Пусть даже крошечная алая капелька... Больно дышать через нос - такое ощущение, что идет кровь. Утыкаюсь носом в подушку, стараясь как можно медленнее и размереннее вдыхать и выдыхать.
Тшшш...
Нежный теплый шепот в голове мягко успокаивает, а мне хочется кричать, выть в голос, только чтобы заглушить его. Я не готов к этому. Не надо, не могу, зачем... Зачем?
Я не знаю, сколько я так пролежал, закрыв глаза и пытаясь хотя бы просто заснуть, устав бороться с бесполезными мыслями и желанием уйти, как снаружи сознания раздался едва различимый тихий стук. Я еще лежал какое-то время, болезненно решая, не игра ли это моего воображения, но стук повторился. Сколько мне понадобилось времени, чтобы встать? Сейчас я больше походил на робота, у которого кончилась батарейка еще много лет назад, и которого хотели заново включить... заставить работать. Такое сильное желание только одно - чтобы побыстрее прошло время, отмотать реальность на пару лет вперед, находясь на безопасном расстоянии длинною времени от этих событий, перед которыми я сейчас так растерян.
Когда я кладу руку на ручку двери, пальцы слегка дрожат и нет сил ее повернуть, поэтому мне понадобились обе руки, чтобы просто выполнить это наипростейшее действие, доведенное когда-то до механизма. А сейчас мне кажется, что я уже давно умер и попал в свой персональный ад, который не красного и не черного цвета, а голубого... Цвета летнего неба и его глаз.
Он не говорит "Привет", не пытается приветливо улыбнуться, не смотрит рассерженно и не прячет виновато глаза. Как любой другой обычный человек в подобной ситуации. Просто делает шаг вперед, приближаясь и тут-же шагая за мою спину, чтобы пройти в комнату... отдаляясь. А я продолжаю стоять, просто потому, что не могу решить, что делать дальше. Проще всего сейчас сделать такой-же шаг вперед - за порог, уйти... не сбежать, а избежать...
Но на самом деле это очень тяжело - поступать правильно, а еще это не главное. Правильные и важные вещи - это не одно и то же. Главное поступать так, как ты должен в этот определенный момент времени, поэтому я слежу за закрывающейся дверью, до последнего удерживая холодный металл дверной ручки. Мне кажется, что я потерялся. Не могу представить, что будет дальше. Не хочу этого "дальше".
Все это время я не смотрю на него, хотя это очень тяжело. Кажется, что он занимает только одним своим присутствием гораздо больше, чем просто всю комнату. Это давит на меня, не дает быть собой, быть целым... И вместо всего того, что я уже испытывал, вдруг приходит странное чувство долгой усталости и какой-то спокойной растерянности. Мне уже почти все равно... Все равно, что он скажет... Но он ничего не скажет, просто неожиданно подойдет и накроет мои глаза своими руками, чтобы я наконец почувствовал мягкую тесноту и болезненный запах бинтов. В какой момент эту сухость шершавой ткани смачивают слезы и я уже чувствую на губах соленую прохладу. Мне не стыдно. Мне больно. И чуточку легче.
Накрываю его ладони своими и опускаю вниз, беря на секунду передышку, чтобы всмотреться в неаккуратно перетянутые полосы, с выбившимися нитками и истертой поверхностью. На них появляются капли-пятна... серые, но почти яркие на болезненно-белой поверхности ран. Не думаю. Не чувствую. Не пытаюсь. Просто осторожно, почти совсем медленно, прислушиваясь к глухим ударам сердца, разматываю одну полоску за другой, почти уже готовый растянуть губы в улыбке. Как зритель, который видел этот фильм до конца, и готов к финалу. Но даже я этого не ожидаю... Я знал, что он обычный, а еще совсем почти ненормальный и исступленно непредсказуемый. Всегда, когда я рядом, он врет, давая мне возможность поверить в правду, закодировать ее и исправить. Но эти прозрачные пузыри, вздувшиеся на бледной коже... Краснота и отеки...
- Зачем?
Одними только губами, вырывая из груди шепот. Поднимаю на него глаза, а он улыбается - так глубоко счастливо и невесомо безмятежно, что я почти верю - это не я сошел с ума, а он. А потом он зачем-то хочет снова закрыть мне глаза... Но я не даю ему этого сделать, стараясь ухватиться за края ладоней, так сильно желаю не причинять новой боли... больше боли...
- Ты не понимаешь, - он пытается освободить свои ладони, не обращая внимания на лопающиеся пузыри, стекающие прозрачной жидкостью по нашим ладоням... Я почти чувствую их жжение кожей, но до последнего не могу отдернуть, разомкнуть ладоней - Не смотри, пожалуйста...
Пожалуйста.
... - Тебе должно быть противно...
Тшшш...
... - Просто закрой глаза и ты сможешь представить, что это не я... Так легче... простить.
Я не замечаю этого перехода, даже в первые мгновения просто не чувствую. Его губы с вырывающимся прерывистым дыханием, его щека, стирающая высохшие слезы. Ему ведь больно, но тогда почему я просто стою? Не в силах пошевельнуться... Позволяя пальцам скользить по моей коже, запутываться в одежде... Загипнотизировано смотрю на плотно сжатые побелевшие губы, пытающиеся удержать стон боли и вырвать рваные куски дыхания. Так естественно почувствовать спиной прохладный воздух комнаты, знакомую поверхность простыни. Просто упасть, падая вновь и вновь... с различных высот, мыслей, правил и установок... Так глубоко, что даже самое дно будет возвышаться прямо над головой.
Я же знаю, вижу, чувствую, что ему очень больно. Это и есть счастье - даже через боль получить то, что так необходимо? Важно? Невозможно реально сейчас в твоих руках, пусть и обожженных... с тканью покалеченной кожи. Сколько можно вынести, пережить ради этого... И не знаю, в какой момент я потерялся, но он опять сделал это. Не нарочно, а может специально причиняя боль... мне. Потому что то, что обрушилось на меня с его полузакатанными, безумно спешащими глазами, влажными ладонями и холодной, лишь на самой поверхности теплой кожей, это было так сильно, что невозможно дышать. Я не знаю названия этому чувству. Я не знаю определения этим границам, когда ты весь настолько нужен и важен, будто жил только ради этого момента... для этого момента... или просто не жил. А может быть именно для этого человека, чтобы он смог взять все то, чем ты был до сегодняшнего дня.
Мои собственные всхлипы, какой-то нечеловеческий приглушенный вой... я не могу этого выносить. Это ломает сознание и страшно после этого не открыть глаза. Не суметь понять, что может быть дальше. Не привыкший к таким сильным эмоциям, я ломаю кости, выгибаясь изломленной дугой, чтобы получить еще чуть-чуть... чуть больше этого невозможного тепла, нежности, трепетности, холода и пустоты, до конца заморозить и потом уронить на пол все чувства, что скрипят внутри, покореженные чужими прикосновениями.
- Тшшш...
Как больно... Вот-вот вывернет на изнанку, разорвет на части, задушит и растянет в разные стороны до разорванных кусков. Ничего уже не будет, потому что ничего уже неважно... не нужно. И не будет. Он кусает мои десны, кончик языка, впивается в губы, оставляет след на скуле. Эта попытка быть нежным... чтобы не причинить боль. А я пытаюсь его отвлечь от его боли, отвечая на прикосновения губ, стукаясь зубами и кусая в ответ. Я сам хочу этой физической боли, чтобы не разорвало... Заглушить то, что терзает внутри, не давая возможности выйти другой боли.
- Пожалуйста...
Громко рыдаю в голос, потому что мне этого недостаточно. Мне слишком больно и хорошо. Это противоречие разрывает и я плачу, как маленький ребенок, не боясь, что гримаса изуродует мое лицо. Он в ответ лишь крепко обнимает, чтобы почти не дать возможности дышать. И я задыхаюсь, хватая ртом воздух, но получая только еще больше его прикосновений. Ты не сможешь... Зачем? У тебя не получится. Умираю от нежности, которая отравляет, слишком большими дозами поступая в кровь, пытаясь заменить ее собою... переделать состав. Ничего не выйде...
Резко дергаюсь в сознании, вцепляясь ногтями в шершавые ладони, разрывая на его пальцах кожу. Он все-таки... Откидываю голову назад, стукаясь затылком об реальность подушки, но почти тут-же накатывает волна... из его движений, дыхания и такого же детского надрывного плача. Он пытается привыкнуть к этой новой боли, привыкнуть ко мне... Взять все до конца, пытаясь нечестно отдать как можно больше... несоизмеримо больше. Мы сталкиваемся лбами, чтобы оглушить друг друга прерывистым даханием и недостаточными для того, чтобы надышаться, всхлипами. Прости. Я... Мы... Крепко-крепко прижимаю его колюще-дрожащее тело к себе, натягивая свое тепло на его оголенную кожу, как покрывало. Мне невыносимо больно, но ему ведь еще больнее. Ради нас двоих... Но ведь кто-то всегда должен брать наибольшую боль, чтобы было легче обоим. Но мы оба чувствуем только тяжесть, невыносимую тяжесть того, что глубоко внутри... то, что должно было стать легче, но только разрослось еще больше, уродливой опухолью разъедая пустоту... Можно ли поверить и надеяться, что когда-нибудь станет легче? Можно ли вынести это перед тем, как ты просто не станешь? Просто для того, чтобы сделать шаг и выключиться, променяв все это на секундную передышку перед бесконечным отсутствием смысла в конце.

Я полюбил такой яркий солнечный свет, слегка царапающий глаза солеными слезами, но такой ласковый в прикосновении солнечных зайчиков... Сейчас очень многое изменилось... или правильнее будет сказать "слишком многое"? Я не знаю, я действительно так многого не знаю, но иногда мне кажется, что так и нужно... правильно. Сейчас наступил конец. Все закончилось. Это окончание не имеет такого глобального масштаба, как если бы моя жизнь повернулась на все триста шестьдесят градусов по всем системам координат сразу. Просто я уезжаю... обратно - туда, где я вырос и жил до этой середины зимы. А это значит, что слишком многому приходит конец...
Смотрю на часы и в который раз не вижу время. Это такое бессмысленное движение - поднимать руку к лицу, только лишь бы ожить и сделать хоть что-нибудь. Вот и сейчас - я понятия не имею сколько сейчас времени, даже не смотря на то, что только что смотрел на часы. А еще я жду его... И мне так много хочется... Сразу... Но в то-же время, не хочется ничего, потому что странная апатия встречает меня почти весь последний месяц - стоит мне проснуться или попытаться заснуть.
Я не знаю, что входит в само определение "слишком многое", но мне плохо от того, что эти четыре месяца такой четкой границей разделили меня на того, какой я был, и того, каким стал. Хотя внешне разница не заметна, но глубоко внутри этот разлом слишком велик, чтобы можно было попытаться перешагнуть эту пропасть. Но хуже всего, что сейчас постоянно идут дожди, обманывая получасовой передышкой теплого солнца. Весь день... Утром и вечером. И это тоже что-то значит... Мысли прерывает неожиданное прикосновение холодных пальцев к глазам. Даже не смотря на то, что он носит теплые перчатки-обрубки, его руки всегда холодные... или это просто я неспособен поделиться своим теплом?...
- Долго ждешь? - выдыхает прямо на ухо теплым облачком дыхания, а мне вдруг хочется вырваться из его рук, наорать и просто уйти... можно уйти и молча, но куда деть накопившееся внутри странное и такое болезненное переживание. Просто это "долго ждешь", как и "соскучился", да и просто "привет" - это все было во время, но не до или после, а значит, ранит... ранит своей неизбежностью скорого перехода в первую, либо вторую категорию. А еще именно сейчас мне почему-то хочется спросить, зачем он каждый раз невесомым касанием закрывает мне уши, когда говорит такие важные слова. Нагибаясь, становясь ближе и щекоча дыханием щеку или шею, он находится где-то очень далеко - в мире, где есть звук и звучание каждого слова, в то время как я остаюсь здесь - в глухой пустоте и своей темноте. Да, именно, темноте. Потому что только теперь я смог понять, что то, что меня окружает - это постоянная темнота, в то время как он всегда там, где солнце.
Комкаю контур губ в легкой улыбке, но от этого становится только хуже. Просто эта улыбка уже не такая безразличная, как была в начале, но и не болезненно-смущенная, какая появилась в конце. Что-то между, что всегда между...
Он громко чмокает меня в щеку и усаживается рядом на ступеньку, а мне в первый раз безразлично параллельно, что о нас могут подумать другие. Хотя, самая моя большая ошибка может заключаться в том, что этим "другим" никогда не было до нас никакого дела, а я стал понимать это только сейчас...
- Нет.
Вопрос задан так давно, что теперь ответ уже перестал быть уместным и нужным... Но я просто должен что-нибудь сказать, чтобы показать - все в порядке. Он мне почти наверняка не поверит, зато себе поверю я сам... Пластиковый стаканчик больше не греет пальцы и кофе давно остыл. Опускаю его полупустым на ступеньку, у самых ног. Холодно...
- Сегодня так хорошо...
Он задирает голову и, щурясь, смотрит куда-то в небо, где должно быть солнце... но его нет. Все плохо. И я в который раз не понимаю этого его каждодневного "хорошо", потому что хорошо все время быть не может. Или он это говорит, только когда рядом я? Бред. Как и весь этот день, последняя неделя и прошедший месяц. Но я этого не скажу, просто потому, что я не сказал так много, что это теперь перестало иметь какое-либо значение вообще.
- Эй, что-то случилось?
Он слегка дотрагивается своей коленкой до моей, а я чувствую, как по телу проходят волны мурашек, смешанные с холодной дрожью. Так близко... Господи, я допустил его к себе так близко... Отрицательно киваю головой и делаю вид, что меня очень интересуют шумные столики внизу... там, где каменистая площадка автостоянки и арка входа-выхода из живой зелени. На самом деле я ничего не вижу. Не только из-за больших солнцезащитных очков, раскрашивающих и нарезающих все в черно-белые кадры, но из-за внезапной слабости и невозможности просто открыть глаза. Мне кажется, что где-то очень далеко от этого времени, от теперешнего "сейчас", я буду так-же просто сидеть, закрыв глаза, но его рядом не будет... Может быть его нет уже сейчас и эта игра воображения...
Легкое касание ледяных кончиков пальцев и точечное царапанье краешком ногтя.
- Нет, не трогай!
Резко дергаюсь, как ужаленный, чтобы не дать ему снять очки, и нечаянно задеваю ногой стоящий внизу пластиковый стаканчик, который тут же падает вниз... с этой большой и долгой высоты. Кофе разливается, оставляя пятна на камне, а во мне что-то переворачивается... вместе с этим самым стаканчиком. Встаю и просто бегу вперед, проделывая почти тот-же самый путь-траекторию и перепрыгивая через несколько ступенек. Если споткнусь, то просто кубарем сорвусь вниз, да еще велика вероятность и шею сломать, но... Это так неважно. Сейчас это совсем неважно. Потому что я плачу, мне плохо, и все как по замкнутому кругу. Потому что раньше у меня не было ничего, а сейчас у меня по-прежнему нет ничего, но есть кто-то, кого я не хочу потерять. Не могу. Но должен.
На последней ступеньке нога зацепляется за штанину и я неуклюже спотыкаюсь, почти готовый упасть. В последний момент что-то с силой дергает назад, цепляясь за капюшон, и это удерживает меня от того, чтобы с позором впечататься в каменный асфальт.
- Дурак!
Он так и не отпускает мой капюшон, к тому-же еще несколько раз встряхивает, хотя и выглядит это, должно быть, очень смешно и забавно со стороны. Хотя бы потому, что я его выше. Потом, не знаю зачем, он начинает меня отряхивать, а я просто стою и не знаю, что дальше. Задыхаюсь. Просто я слишком много понял за эти три месяца... И теперь не знаю, что мне дальше делать со всем этим... никому ненужными знаниями. Бесполезными, если его не будет рядом... больше всего для меня самого.
Натыкаюсь на его испуганно-растерянный взгляд и понимаю, что улыбаюсь. Глупо, но искренне, а он наконец сдергивает эти большие очки, способные спрятать от мира, но не защитить.
По его взгляду я пойму... я понимаю, что все-таки плачу. Это почти незаметно и неощутимо, только две тоненькие прозрачные дорожки по щекам, расчерчивая лицо знаками тех зашифрованных эмоций, что глубоко внутри. Когда-то, очень давно, мне казалось достаточно простого и тихого "Все будет хорошо". Я готов был поверить не только в это, но этих трех слов было бы достаточно. Теперь слишком многое стало другим, не я, а все, что вокруг. И эти три слова...
- Скажи мне...
Прерываю его на таком увлекательном занятии, когда он с прилежной аккуратностью повторяет пальцем линии дорожек, слегка растушевывая их по щекам. Вздрагивает. Художник, от слова "худо". Кажется, он действительно этим увлечен... настолько, что даже прикусил губу и вот уже кончик языка показывает всю сосредоточенность его попыток.
- М?
- Три слова.
Я непреклонен, потому что хочу финала. Именно в этот момент. Я очень хочу правды, не завуалированной и метаморфической, а обычной... такой простой и понятной. Эта его растерянность - она сойдет когда-нибудь с его лица или это только сегодня? Сейчас?...
- Скажи...
Выдыхаю почти что одними только губами, стискивая зубы. Скажи же, что все будет хорошо... что все уже хорошо.
- Ты уверен? Я говорил это столько раз...
Опять поднимающееся раздражение, немного злости и обиды. Ровно. Невозмутимо. Нет. Ты не говорил. Или просто меня там не было... Или это был не я. Не мне. А может это было в один из тех редких моментов, когда ты нарочно закрывал мне уши, чтобы я не мог услышать. Тогда так не считается. Неопределенно мотаю головой, пытаясь найти в этом пространстве хоть какую-нибудь верную траекторию, потому что я не знаю, на какой оси должно находиться "да" или "нет", где проходит "не знаю"...
Его взгляд... он такой сосредоточенный и серьезный. Неужели это действительно так сложно? Сказать это вслух? Или ты боишься, что так это будет звучать неуверенной, неправдоподобной... ложью?...
- Хорошо.
Он еще какое-то время смотрит сосредоточенно прямо перед собой, закусив верхнюю губу, от чего сейчас как никогда похож на ребенка. Так редко, но иногда даже он похож на ребенка. Особенно он... Поднимает свои голубые глаза и на мгновение мне кажется, что я продолжаю смотреть в небо.