1 Глава
Каждый сам распоряжается своей жизнью и строит свою судьбу. И это именно то, что рождает безразличие. Безразличие к сегодня, где каждая секунда превращается во время, искривленное гравитацией, завтрашнему дню, который тем дальше, что еще не наступил, а значит, это что-то, что никогда не придет или будет не с нами. В нашем, неевклидовом пространстве, один неблагоприятный изгиб необратимо изменяет все траектории, но... это не важно до тех пор, пока ты не захочешь остановиться, чтобы понять – ничего больше не имеет значения.
Ни разу в своей жизни я никого не оплакивал и понятия не имел, что такое настоящее горе. Поэтому меня всегда раздражало наигранное и тщательно отрепетированное несчастье, ровно настолько, как и некоторые ублюдки, пытающиеся ставить мне это в вину. Разве твоя жизнь измеряется только количеством говна, которое ты в ней нахлебался, или количеством трахнутых дам? Не спорю, второе важно, но не до такой степени, чтобы только по одному этому выводить критерии оценивания и самоутверждаться. Это как определять эффективность прожитого дня только по одному тебе понятному фиксированному набору аксиом. Именно поэтому я ушел от Ивена. Потому что из «рано» или «поздно», всегда лучше «рано», где именно второе загоняет в тупик и не оставляет свободы выбора. Я же не собирался разбивать лоб и терять единственное, что у меня было, являющееся неким сверхценным абсолютом в том мире, где я существовал.
Дамиан – он был тем, кто был мне нужен. О них ходило море слухов, их уважали и боялись, а что самое главное, о них говорили. Поговаривали даже, что они все больны вичем, именно поэтому «погибнуть не зря» было не их девизом, но я понимал, что это все полный бред. Когда тебе 20, ты богат, внутри, напрягая мышцы и задерживая ток крови, бьет вечный кайф, а что самое главное, свободен, разве можно думать о чем-то еще, как ни о том, что каждый день последний? Остальных же раздражает то, что они все играют скучные до рвотных позывов роли и не могут выйти за узкие рамки, предписанные окружающим обществом. Но если ты смел и решителен, попробуй остановиться и взглянуть на себя со стороны. Я не хотел прозябать в этом жалком подобии яркой сумасшедшей жизни, где секс, наркотики и вечные пьянки казались затянувшимся и никому ненужным антрактом, вступлением к основному тексту. Мы все играли, играли в самих себя, играли во взрослых, но разве не самый большой враг игры – наигранность? Я устал, компания Ивена, как и он сам, давно стала неинтересна и раздражала меня. Я хотел чего-то большего... другого. А Дамиан – это мой проходной билет, где единственный критерий при выборе средств - их эффективность.
Воздух, насквозь пропитанный сигаретным дымом и сладким кайфом анаши. Оглушающая музыка, душные, снующие туда-сюда и все время в движении, разгоряченные тела, совершающие паломничество во времени. Но в этом волшебном царстве дурмана, я как рыба в воде. Мне легко и свободно, поэтому я почти мгновенно миную толпу и оказываюсь у барной стойки. Заказываю мохито и, обдирая локтями чёрную лакированную поверхность, бегло из под полуопущенных ресниц оглядываю зал, прислушиваясь к интуиции, которая меня еще никогда не подводила. Я не управляемая машина, просто доверяю своему внутреннему голосу, себе. Вот и сейчас, я почти уверен, что их нет ни на улице, где в продуманном беспорядке полумрака расставлены миниатюрные диванчики, заваленные остроконечными подушками, ни в одной из этих маленьких комнат, где по своему вкусу ты можешь расположиться как на шикарном диване, обтянутым мягкой чёрной кожей, так и просто на полу.
- Дамиан, - с разочарованным вздохом одними губами, как-будто одно только это имя способно привести меня к его обладателю – Дамиан, Дамиан... Где ты?
Раздосадованный, огорченно хмурюсь, уже готовый смириться с внезапным поражением. Не сегодня. Не сейчас. Оказывается, недостаточно перейти на ту сторону этой стороны и мое обычное везение на этот раз меня подвело.
- Конди!
- Ло. – чуть прищурившись, улыбаюсь одними только уголками губ и плевать на то, что некоторые считают, будто это выглядит неискренне. Я уже давно взрослый мальчик, кроме того, неискренняя улыбка появляется на лице чуть быстрее подлинной.
- Какими судьбами, Конди? Я думал, ты ушел от Ивена.
- А кто тебе сказал, что мне нужен Ивен? – Ну давай, скушай мою улыбку. Со скучающим видом оглядываюсь по сторонам, неторопливо потягивая лайм с освежающими листиками мяты на дне – Что-то здесь сегодня тихо.
- Да как обычно. Просто Дамиан не в настроении, вот наши и стараются лишний раз не шуметь.
На какую-то сотую секунды застываю, слишком быстро для того, чтобы поверхностный взгляд Ло стал почти заинтересованным.
- Так они здесь?
Он лишь слегка кивает на дальнюю комнату в самом конце коридора, а я внутренне чуть ли не ликую.
- Не представишь?
- Зачем тебе?
Полуопущенные ресницы, что однозначно трактуются мною как ответ «да», ничего больше от меня он не услышит. Шумно вздыхая, Ло поворачивается к бармену и делает заказ, а я беру эту эмоциональную передышку для того, чтобы собраться с мыслями. Мне надо решить, совсем чуть-чуть подумать, потому что первое впечатление всегда решающее, а зацепить с первого взгляда почти невозможно. Выбор между поведением естественным и осознанным, но как бы то не было, он все равно просечет самую суть, мой индивидуальный штрих-код отпечатков. Только мое сознание гораздо более сложный узор, чем подушечки пальцев, а чрезвычайная сложность всего этого заключается в неимоверной, непредставимой простоте.
Знаете, как можно узнать человека? Вычислить среди остальных натуральных манекенов? Осанка. Его уверенные движения, совпадающие с волнами мирового океана, поднимающиеся наверх и подступающие к самому горлу. Та спокойная властность и абсолютное ощущение своего полного превосходства, даже не имей он такую яркую внешность. Нет, в отличии от нас, он не был исколот пирсингом и заштрихован всевозможными тату, никаких экстремальных стрижек и стрит стайл шмоток. И это чувство центральности, непоколебимости, оно... завораживало. Даже на расстоянии всей комнаты, с ним было хорошо и безопасно. Быть может если бы он посмотрел на меня или просто захотел, то ответом ему было бы “SOS” на груди моей по стильному рваной майки.
- Тут анаша совсем слабая и “гонок” после нее не бывает. Держи, - тянусь за сигаретой и делаю глубокую затяжку, после чего передаю парню справа, Таде. Сердце. Он был бы обычным, если бы не сладкий запах денег, которым, казалось, была пропитана вся его одежда – от дорогой белоснежной рубашки и пиджака цвета мастика, до классических брюк и красного кожаного ремня. О да, от него за километр несло не только чувственным, восточно-пряным ароматом от Ланком, но и тем, на что так падки школьницы от четырнадцати до семнадцати – властью и большими возможностями, когда еще детство и тебе нужен именно прекрасный принц, и именно с процветающим королевством и отцом-королем на смертном одре.
Только его «принцесса» сидела совсем рядом, весь вечер не спуская «змеиного взгляда» с Дамиана.
- Ваниль...
Ваниль. Откинув голову на спинку дивана и расслабленно прикрыв глаза, я думал о том, что прошло только полчаса, а мне казалось, что я знаю всех целую вечность. Ваниль – это была не кличка, а имя, которое, стоит признать, ему очень шло. Шикарные блестящие золотые волосы спадали чуть длиннее плеч, отдельными локонами удачно подхваченные и заколотые невидимыми шпильками. Он был хрупким, женственным и, определенно, очень капризным. Постоянно чуть выпеченная нижняя губа была не столько частью образа, сколько чертой характера. Фиолетовые глаза – ярко выраженная индивидуальная потребность, которую он афишировал как естественную благодарность процветающей промышленности контактных линз. Под цвет глаз шла распахнутая шелковая рубашка, державшаяся на единственной крошечной пуговице где-то в районе плоского живота, а шею украшал черный платок с бирюзовыми цветами. Игра для детей, в которую заманчиво сыграть только один раз.
- Какой препарат мне нужно использовать для нового взгляда на вещи, – скептически фыркнув, Жанвье сделал пару затяжек и довольно осклабился. По видимому, ответ его мало интересовал, потому что он тут же откинул голову на спинку и выпустил красивое серое колечко дыма в потолок. Короткие, торчащие ежиком, волосы, мятая белая майка и кожаная куртка нараспашку, исколотые подковами и колечками с покрытием Rainbow уши, лабрет в губе, вкупе со светлыми драными джинсами и голыми коленями делали его по-настоящему отвязно крутым и пугающим. Только в этом было гораздо больше содержания, чем могло показаться на первый взгляд или он сознательно давал увидеть, а выдавала слишком взрослая грусть в зеленых усталых глазах.
- И что он тебе сказал? – сделав испуганные глаза, Барб ловко выхватила сигарету, после чего потянулась за коктейлем, но, передумав, просто затянулась и вернула обратно, уже после добавив - Клянусь, я никому не скажу.
Жанвье лишь лениво улыбнулся и посмотрел на Ивелин – эффектную брюнетку, сидящую слева от Дамиана. Вторая девушка в компании, она ярко контрастировала с кукольной внешностью Барб. Агрессивная, энергичная, затянутая в узкое черное платье, казавшееся ее второй кожей, с длиной золотой шнуровкой и широким поясом Шанель, она была острой и опасной. Слишком сильной для таких как Жанвье.
- Что, уже «сушит мозги»? – Реми высыпал на ладонь две белые таблетки и, морщась, запил одним большим глотком кока-колы.
- Дамиан, ты точно решил? – раздраженно перебил Ваниль, нервно убирая прядь светлых волос за ухо.
Это уже было интересно, потому что он единственный из всей компании слишком откровенно показывал свое отношение к происходящему, как и то, что ему глубоко наплевать на мнение окружающих, даже тех, кто сейчас сидел с ним за одним столом. Очевидно, у него было на это своеобразное право, право, которое могла дать только постель Дамиана.
- А с каких это пор это обсуждается? – ухмылка Жанвье стала еще шире – Не паникуй, Ваниль, Дамиан обо всем еще раньше сказал.
- А с каких это пор здравомыслие и аналитический склад ума стали паникерством? – Ваниль вопросительно чуть склонил голову набок, отчего пряди упали на лицо, скрывая глаза.
- С тех самых, когда "НА" стал глаголом. – в языке Жанвье сверкнул металлический шарик, но тут вмешалась Ивелин:
- Мальчики, не ссорьтесь. – а потом уже совершенно серьезно добавила – Это решение Дамиана и оно не обсуждается, разве нет? Или будем продолжать говорить вопросами? – вопросительно приподняв тонкую бровь, она по очереди посмотрела на обоих парней.
Определенно, мне она нравилась все больше и больше, хоть и натуральная сука. С красивой мебелью, которая подходит даже для самых сложных прихожих, вы всегда в выигрыше.
Достав последнюю сигарету и швырнув пустую пачку на стол, Дамиан поднялся и все сразу затихли. Все это время он молчал, лишь изредка задумчиво прикасаясь губами к фильтру тонкой белеющей линии сигареты. Дамиан, а ведь твой голос я хотел услышать больше всего, от чего во рту наравне с горечью травы разлился странный солено-морской привкус. Второе сильное разочарование за такое короткое время, когда я смотрю тебе в спину. Дамиан...
- Так какой ответ? – он на секунду замирает, чтобы прикурить, так и не поворачивая головы, а я вздрагиваю от голоса, эхом раздающегося у меня в голове.
- Возьми здравомыслие, замешай с терпением, добавь любовь. Пей 24 часа в сутки 365 дней в году и так торкнет, что не сделает ни один наркотик. - И с секундной паузой - Удачи...
2 Глава
Сердце... Биение. Тук-тук-тук. Никогда не думал, что ритм собственного сердца может быть такой успокаивающей музыкой. Эти уроды уже битый час катаются по самой кромке воды, там где большой пляж, а я только по эху собственного дыхания, раздающегося в полной тишине, могу с радостью констатировать, что еще жив и не замерз к чертовой матери. Ахуительно весело.
- Не хочу торчать здесь всю ночь. Уже ног не чувствую.
- Расслабься, Конди, и постарайся получить удовольствие! – Жанвье приземлился где-то справо от меня, а я прыснул от прозвучавшей столь двусмысленно фразы.
- Да пошел ты! – после чего отвел его протянутую руку в сторону и оценил содержимое бутылки на просвет – Что это?
Жанвье лишь молча пожал плечами и закурил, а меня поразили его усталые опухшие и не выспавшиеся глаза, на секунду освещенные слабым огоньком зажигалки.
- Вы с Ивелин опять поссорились? – этот вопрос можно было и не задавать. Я еще никогда не встречал столь разных людей, пытающихся быть вместе. Именно «пытающихся», потому что их отношения – это была сплошная борьба.
Жанвье снова вздохнул, невесело уставясь на огонек зажигалки, после чего медленно повернул голову и улыбнулся:
- Знаешь, не помню.
Черты характера не только проявляются в действиях и поступках человека, но и превращаются в привычный, нормальный для него образ действия. Все чаще у меня возникало ощущение, что они были созданы лишь для того, чтобы портить друг другу нервы в попытке победить обыденность жизни и никто первым не собирался это заканчивать. Иногда поставить точку сложнее, чем терпеть, потому что на это необходимо гораздо больше сил.
- Ну и что ты умудрился забыть?
На песке напротив, скрестив ноги, расположился Реми. В длинном сером, на два размера больше чем он сам, свитере, Реми умудрялся выглядеть уместно - рядом с нами, в одних только майках и дрожащих от холода.
- Ничего важного.
- Нет, с вами, определенно, весело, потому что там, - и Реми указал пальцем в сторону пляжа, откуда слышался рев мотоциклов и, старающиеся перекричать их шум, голоса – Определенно, сукотища. Смотреть, кроме нудистского купания Ваниль, больше не на что.
- В смысле, не на кого. Смени предпочтения или подожди немного, может еще Барб его переплюнет и присоединится к нашему паломнику. Кстати, что на этот раз – вызов общественному мнению или так, мелкое хулиганство?
- Скорее неудачная провокация. – Оба парня многозначительно переглянулись и рассмеялись.
- Понятно, очередной самозаеб.
- Use me, I'm beautiful, take me, I'm pure... – пропел Реми, заложив руки за голову и разваливаясь на песке. – Я думаю о том, когда ему это надоест...
Добавил он задумчиво и закрыл глаза, полностью расслабляясь.
- Скорее не ему, а Таде. – хрипло передразнил я, чувствуя, что погружаюсь в вялую апатию к происходящему вокруг, как после резкого набора высоты. Только неприятные ощущения в желудке и сухость во рту, вперемешку с легким абстинентным ознобом, покалыванием в руках и ногах, да амплитудные колебания души, в унисон с ритмом собственного сердца.
- Чему улыбаешься? – усталый голос Жанвье, перебиваемый сиплым кашлем.
- Хочу, чтобы горизонт начался чуть выше...
- Ну этого я тебе не могу обещать, - протянул он, глядя остановившемся взглядом на светлеющую, едва заметную, желто-красную полоску зари, и насмешливо добавил – Но солнце всегда взойдет...
Я открыл тяжелые веки, перевернулся на другой бок и попытался уснуть опять, устраиваясь поудобнее. Легче не стало. Было отчаянно херово и, как минимум, хотелось проснуться в следующей жизни, или уткнуться в подушку и проспать до следующего дня. Хотя эти короткие и беспокойные сновидения нельзя было назвать сном, и все, что они давали – лишь неясное беспокойство и еще большую усталость.
- Ваниль... – тихий знакомый голос и я с трудом приоткрываю один глаз, зарываясь лицом в сбитую подушку.
На диване в углу сидел Ваниль, запрокинув голову и закрыв глаза. Неподвижная, ничего не выражавшая, маска лица, застывшие решетки ресниц... В левом ухе зажимное кольцо с маленьким розовым камушком, в симптоматическом мерцании которого сейчас было больше жизни, чем во всем теле его обладателя.
- Ваниль...
Таде осторожно наклоняется, бережно прикасаясь губами к тонкой шее, трепещущим, белыми от солнца, длинным ресницам...
- Почему он так себя ведет?
- Как?
- Как-будто... как-будто ему все равно. - Слегка подрагивающие губы придают лицу совсем беззащитное, детское выражение.
- Чувства бесценны именно тем, что хрупки и недолговечны. – Зарывшись ладонью в роскошные густые волосы, Таде принялся пропускать светлые пряди сквозь пальцы, вдыхая запах и убаюкивая едва слышимым шепотом. – Ты никогда не сможешь удержать его, даже сохранить себя самого, потому что само время отрицает возможность хоть что-нибудь изменить. Рано или поздно, приходится забывать, разочаровываться, сдаваться. Но живя в прошлом, ты жертвуешь настоящим, тем, что есть сейчас...
Он тихонько раскачивается, словно убаюкивая их обоих, Ваниль все так же не открывает глаз, но его нежно-розовые припухлые губы расплываются в улыбке. И я тоже поневоле улыбаюсь, до конца переворачиваясь на живот и всем своим видом показывая, что усердно и крепко сплю.
- Красиво.
Пальцы Таде, отводящие упавшую на лоб прядь, такие нежные. Он берет ладонь Ваниль в свою и начинает осторожно целовать тонкие пальцы, не пропуская ни одной фаланги, ни одной линии на ладони.
- Ничего больше на этом свете я не желаю так же сильно, как тебя.
Улыбка подергивается грустью, но сохраняет свою нежность, и если бы она осталась...
Они сидели в дрожащих пятнах света, а мне все это казалось сном. Странным, нереальным, когда мышцы во сне расслабляются, а легкие, система кровообращения... и сердце продолжают работать.
С мученическим лицом скатываюсь с кровати и ползу в ванную. Эти двое меня достали – сначала бесконечными лямурами, потом вздохами и сладкими стонами на диване, причем никто даже не поленился проверить, сплю ли я на самом деле и насколько крепкий у меня сон. Фак.
Опускаюсь на пол около раковины и закрываю ладонями лицо, но приступы приближающейся тошноты никак не дают сосредоточиться. Голова трещит, все тело липкое и мокрое, но у меня сейчас не хватит сил на душ, поэтому просто забираюсь в ванную и выкручиваю кран до максимума.
«-Родители не замечают, что ты домой обкуренный приходишь?»
« Нет. Если жвачку мятную пожевать, чтобы запах отбить и в глаза капли закапать от красноты, то ничего не заметно.»
Им просто все равно. Разве можно не заметить то, что по-настоящему важно? Не зацепить вниманием. Когда знакомые голоса произносят знакомые слова, но среди них нет ни одного действительно важного. Моя скромная победа над собственной памятью...
Краем сознания улавливаю посторонний шум, смутно знакомую рваную мелодию из металлических звуков. На кафельном полу, надрываясь и болезненно вибрируя тускло-голубым светом дисплея, надрывается мобильный, судя по всему чудом выпавший из заднего кармана джинс, когда я лез сюда в одежде. Чееерт!!!... Неуклюже цепляясь за скользкий и постоянно ускользающий край ванны, кубарем сползаю вниз и тянусь к телефону.
- Алло!
Скатывающиеся с лица тяжелые капли мешают отдышаться, но в следующее мгновение у меня перехватывает дыхание, когда я слышу голос:
- Привет, - пауза - Это Дамиан.
Черт, как будто я мог не узнать его голос!
- Я знаю.
Легкая усмешка в трубку, а я почти готов прикусить себе язык. Черт-чер-черт, мы опять молчим.
Уперевшись горячим лбом в холодную ладонь, я лихорадочно стараюсь придумать, что бы сказать, потому что малейшая попытка поднять голову вызывает лишь сильнейший приступ тошноты.
- Не присоединишься ко мне? Я на кухне.
- Сейчас...
Теперь бы только справиться с легким головокружением, изжогой и ощущением горечи во рту. Медленно встаю, разминая затекшие ноги. Уже на выходе дергаю полотенце, избавляясь от щекотных, мелко покалывающих, прикосновений воды.
Он сидит на кухне в мутном свете тонущих звезд, и курит. Даже когда я захожу, так и продолжает смотреть в окно, не поворачивая головы. «Правда ли, что когда наступает рассвет, то боль уходит и счастье возвращается?» Усмехаюсь этим глупым мыслям и сажусь напротив, после чего слегка дрожащей рукой тянусь за пачкой сигарет на краю стола и стараюсь ни о чем не думать. Ровно до того момента, пока перед моим носом не вспыхивает огонек и, подняв глаза, я не натыкаюсь на спокойный взгляд серых глаз. Дамиан смотрит на меня каким-то странным измеряющим взглядом, пока я ошалело прикуриваю от его сигареты.
- Неважно себя чувствуешь?
- Да, жарко.
Господи, что я несу?
- Ну-ну... - потерявшись в своих мыслях, я почти пропустил момент, когда он заговаривает снова – Ешь мороженное и горький шоколад.
Самодовольно щуриться. А в зрачках отсвечивает тусклый огонек от сигареты. Игрок.
- У меня с серотонином все в порядке.
Белоснежная кожа, иссиня-черный, чуть длиннее плеч, шелк волос и маленькое колечко в правом ухе. Дамиан...
- Дамиан, зачем ты меня позвал? – выдыхаю давно мучивший меня вопрос вместе с облачком сизого дыма.
- Чтобы ты составил мне компанию, все остальные давно дрыхнут. – протянул он задумчиво, и мне показалось, или в его голосе действительно прозвучала усталость.
- Как ты узнал, что я не сплю?
Улыбка.
- А что, я тебя разбудил?
- Мне только кажется, или это действительно не имеет никакого значения?
«Раз за разом попадая в волшебное царство дурмана, все меньше будет желание возвращаться в реальный мир.»
Его ответ тонет в моем хриплом надрывном кашле, который я пытаюсь заглушить в кулаке.
- Тебе надо меньше курить, а то загнешь свой неокрепший детский организм. – Спокойный невозмутимый голос, полуприкрытые веками безразличные серые глаза.
- Да пошел ты.
Эти слова и вымученная усмешка стоили мне нового приступа кашля, но несмотря на это я попытался подняться, цепляясь одервеневшими пальцами за прыгающий край стола. Блядство! Испуганно вздрагиваю, когда комната летит перед глазами, а в следующее мгновение я вдыхаю его ртом. Дыхание, запах волос, пробующий на вкус поцелуй... и мои широко распахнутые ошеломленные глаза с отражением пережитого испуга. Через какое-то время отстранившись, Дамиан устало выдыхает:
- Уже поздно. – после чего одевает солнечные очки и поворачивается ко мне спиной, а я все так же продолжаю стоять с приоткрытым ртом и пустым взглядом. Что это было?! Твою мать!... Изо всех сил ударяю кулаком по столу, глядя остановившимся взглядом в давно пустующий проем двери, после чего комкаю в руке оставленную пачку сигарет и запускаю в след Дамиану.
- Ублюдок!
- Согласна.
На кухню неторопливо вплывает Ивелин. Вся мокрая, в одном только коротеньком полотенце, она невозмутимо устраивается за столом, медленно разворачивая скомканную мной пачку сигарет, а мне остается только пожелать, чтобы сюда же не пришел Жанвье.
- Бррр, как холодно. – щелчок зажигалки и вспыхивает маленький огонек, после чего, лениво прищурив глаза, Ивелин с удовольствием затягивается и откидывается на спинку стула, на котором еще недавно сидел Дамиан. – Ну и что произошло?
Коротко выдыхаю сквозь стиснутые зубы и падаю обратно на место, хотя очень хочется ее послать. Какого я должен торчать здесь под ее пристальным взглядом, да еще к тому же что-то объяснять? Разве она не лучше меня знает Дамиана, что он делает и зачем. Усмехаюсь. Это странное чувство бессмысленности, внутренней пустоты и... одновременной абсурдности всего этого.
- Извини, но еще раз скажешь об этом и меня стопроцентно стошнит.
- Еще бы. Но только у тебя нет выхода. Это закон природы, - Ивелин смотрит в окно, но почему-то сейчас я уверен, что она ничего там не видит - Гармония между органами тела определяется их согласованной работой на благо всего организма. К примеру, сердцу не нужно столько крови, сколько оно перекачивает, почкам - столько воды, сколько они очищают, желудку - столько пищи, сколько он переваривает. Каждый из них работает ради общего блага, а здоровое тело обеспечивает свои органы всем необходимым. Смерть же тела наступает вследствие нарушения этой гармонии.
- Ты это к чему?
- Мы все – и ты, и Дамиан, одно целое. Ты не можешь вести себя так, как будто никого больше это не касается.
- Что ты мне предлагаешь - лечь под него?
Громкий хриплый смех резанул слух и отозвался на коже ознобом сводящих зубы мурашек.
- Не бери на себя так много, Конди. Расслабься, - перегнувшись через стол, Ивелин бесцеремонно похлопала меня по плечу – Я уверена, Дамиан пока еще не в таком отчаянье, чтобы не найти кандидатуру... хотя бы получше. Уж чего-чего, а этого ему с лихвой хватает.
Похоже, она искренне веселилась и я тоже стал потихоньку расслабляться.
- Знаешь, меня это почему-то совсем не расстраивает.
Сполз немного ниже, упираясь коленями в край стола, и стараясь дышать как можно глубже.
- Хотя... иногда через это необходимо пройти. Что-то вроде лестницы или моста... – видя мой вопрошающий взгляд, Ивелин неопределенно взмахивает рукой с сигаретой в воздухе – Препятствия, преграды... ты сам. Не стоит строить дом на мосту, это правда, но пройти по нему нужно.
- Я тебя не понимаю.
Она поднимает тонкие брови, ожидая пояснения или хотя бы продолжения, но я молчу, потому что на кухню заходит Барб. Вся свежая и бодрая, как-будто только что вернулась из салона, а не провела всю ночь в незнакомой квартире за курением и выпивкой.
- А что вы так рано? – прислонившись бедром к столу, она раскрыла ладонь, на которой лежала голубенькая таблетка, после чего взяла ее под язык и потянулась за сигаретой – О, это Дамаин что ли оставил?
- Угу, подарил Конди. –отозвалась Ивелин, заговорщицки подмигнув – А ты куда-то собралась?
- Да, отец устраивает что-то вроде автопати для партнеров, вот ему и нужно, чтобы я там была. Хочет произвести впечатление.
- Так на кой ты ему там нужна?
- Очень остроумно. – Барб внимательно, чуть сощурившись, посмотрела на ногти, потом сделала еще одну затяжку и затушила сигарету о стол, после чего бросила окурок на пол – Ладно, я побежала. До вечера!
Прокричала она уже из коридора и теперь на кухне остался только сладкий экзотический аромат парфюма, смешанный с едким запахом никотина, а я почувствовал, как меня снова затошнило. Было бесполезно надеяться, что это состояние пройдет, поэтому я неторопливо поднялся.
- Я в туалет.
- Удачи.
В ответ я лишь сморщился и постарался как можно быстрее пересечь кухню. Уже на пороге меня догнал голос:
- Кстати, Дамиан был прав – тебе следует меньше курить...
Сука.
3 Глава
Есть такие воспоминания, которые не смотря ни на что хочется сохранить. Помню как в детстве, когда был еще совсем маленьким, мы с ребятами играли во дворе. Я тогда каждое лето приезжал к бабушке в деревню. Не могу вспомнить четко, но надо было найти потайное место и выкопать небольшое углубление в земле, после чего положить туда что-то очень для тебя важное и ценное, накрыв прозрачным стеклом разбитой бутылки. Мое стекло было темно-зеленого цвета, цвета зелени и морской воды. Это делалось для того, чтобы как можно лучше сохранить содержимое саморучного тайника. Потом, спустя много-много лет, мы должны были случайно найти это место, найти свои воспоминания и что-то еще... очень важное. Знали ли мы тогда, что это невозможно? Что этот тайник так и останется навсегда в земле, похороненный под тяжестью песка и проходящих лет? Возможно, если бы мы и нашли это место сейчас, то все, что там хранилось, показалось бы нам лишь ненужным мусором...
Я смотрел на его расслабленное лицо, разметавшиеся в беспорядке по подушке волосы, белую узкую спину, такую теплую со сна полуулыбку и не мог поверить, что вижу все это собственными глазами, что это не плод моего воспаленного и отравленного хронической интоксикацией воображения.
- Доброе утро.
Вздрагиваю и тут же натыкаюсь на спокойный взгляд серых глаз. Кажется, это уже было. Де -жа - вю.
- Доброе. – Сижу, скрестив ноги, напротив на своей кровати, наспех сооруженной вчера вечером на полу, и думаю о том, что это утро настолько необычное, что я бы хотел сохранить его в памяти, как нечто ценное и редкое, чтобы когда-нибудь извлечь это впечатление из тайника, наполненного разноцветными фантиками, сломанной машинкой и любимыми шоколадными конфетами, хранившимися у бабушки в большом запертом шкафу за стеклом.
- Как спалось?
- Лучше, чем тебе на кровати.
Он лишь усмехнулся:
- Ты сам выбрал. – после чего усмешка превратилась в дразнящую улыбку – Но если передумал, то еще не поздно...
И он начинает откидывать край одеяла, одновременно с этим приглашающе хлопая рукой рядом с собой.
- Спасибо. Так не хочется начинать утро с твоего нового разочарования, - когда это я стал получать такое искреннее удовольствие от этих маленьких постоянных препирательств - Но нет.
Провожу рукой по спутавшимся во сне волосам и широко зеваю. В организме какая-то странная легкость и хочется заняться бездумным созерцанием солнечных зайчиков на полу, но я почему-то абсолютно уверен, что все это исчезнет еще раньше того момента, когда я встану.
- Конди, - Подперев голову рукой, он разливается по комнате, наполняя ее своим бархатисто-теплым, сладким голосом. – Какое твое настоящее имя?
Черный цвет волос подчеркивает удивительно красивого оттенка белоснежную кожу. Безжизненный фарфор, но эта уникальная гармония тонких черт и уверенной силы, скрывающейся под обманчиво спокойной и гладкой поверхностью.
- Почему ты спрашиваешь?
- До сих пор не могу поверить, что тебе нравится твое прозвище. Конфетка и презерватив – оригинально.
- Мне все равно. – болезненно щурюсь от слишком яркого солнца и опускаю взгляд на бледные руки, с почти уже стершимся черным лаком. – Никогда не обращал внимания на такие глупости. К тому же не им решать, затянувшаяся невинность это порок или достоинство.
Натыкаюсь на серьезный взгляд серых глаз и в недоумение потираю веки, но ничего разумного в голову не приходит. Что он от меня хочет? Тогда я просто отвечаю:
- Дидье.
- Желанный. – Тянется за пачкой сигарет на столике, обхватывает сухими губами тонкую линию сигареты, после чего слегка недоуменно хмурится.
- Черт.
- Что ты ищешь?
- Не могу найти зажигалку, но точно помню, что вчера оставил ее здесь.
- Подожди, я принесу спички из кухни.
Ахуенно, я уже стал мальчиком на побегушках. Босиком тащусь на кухню и сейчас пол кажется просто ледяным, так что даже сводит пальцы на ногах. Чертыхаюсь, но все-таки вполне успешно через десять секунд выуживаю коробок из окурков, банок, перевернутых пепельниц и всякой другой хрени, в избытке разбросанной по столу. Нечаянно наступаю на презерватив, и меня непроизвольно снова начинает трясти от дикого хохота. Жанвье и Реми вчера решили подразнить Ваниль, презентовав целую пачку кондомов для анального секса с клубничным вкусом. Таде их сдержанно поблагодарил и на этом бы все и закончилось, если бы не реплика Ваниль о том, что самое главное, это романтический и неторопливый подход, а свой подарок они могут себе засунуть прямо по назначению. Жанвье пообещал в следующий раз расщедриться и на клизму, но тут его ехидство было оборвано Ивелин, которая с заинтересованно-задумчивым видом спросила, не может ли она забрать подарок себе, за неимением других желающих. Следующие полчаса мы угорали над побледневшим лицом Жанвье, который два раза честно подавился сигаретным дымом.
Когда я вошел в комнату, Дамиан приподнялся на подушке, подняв голову и ожидая, пока я подойду. Я бы обязательно швырнул коробок на кровать и просто вышел, но в этот момент что-то заставило меня подойти. Черкнув спичкой, я поднес огонек к сигарете, любуясь на его очерченный отраженным от окна светом профиль, странную манящую полуулыбку, которую я все пытался разгадать. На этом и попался, замешкавшись, помедлив на сотую долю секунды, чего ему как раз и хватило, чтобы в следующую секунду я оказался прижат его обнаженным сильным телом к кровати. То, что он был обнажен, я увидел еще когда он приглашал лечь рядом. Тихо скрипнула кровать.
- Дамиан, твою мать, ты что творишь? – зашипел я сквозь зубы, пытаясь вырваться, в то время как кожу обжигал его запах - запах хищника, сильного и опасного. Ледяной укол страха пронзил сознание, но я тут же успокоился – он ничего не сможет мне сделать. Не будет, потому что это ниже его достоинства – принуждать и заставлять силой, когда многие сами готовы отдать все, только бы очутиться сейчас на моем месте.
- Тебе не нравится? – горячее влажное дыхание щекочет ухо, одновременно с резким змеиным движением навстречу, когда что-то большое оказывается прижато к моему плоскому животу.
- Ты же сам говорил, что я несовершеннолетний?
- Несовершеннолетний для кого? Для тех дам, которые покупают тебя за деньги, отчаявшись нормально трахнуться без этого? А если муж и вернется домой раньше обычного, то они всегда могут сказать, что это приятель их сына или дочери?
Во мне все застывает, вместе с враз опустевшим взглядом, бессмысленно уставившимся поверх его плеча в потолок. Резко дергаюсь, вместе с одеялом скидывая с себя его руку, которая кажется сейчас невероятно тяжелой.
- Пусти. – словно из далека, слышу свой собственный голос.
Смотрю в расширившиеся темные зрачки Дамиана, в четыре раза больше своего нормального размера.
- Дидье... – совсем другим голосом.
- Ты скотина!!! Не смей называть меня так! Слышишь, не смей! – громко ору, теперь уже вырываясь изо всех сил. Не знаю, сколько длится моя истерика, но он меня не отпускает, обрывая ладонью, бережно прижавшейся к щеке, и тогда я выключаюсь. Все вокруг застывает. Закрываю глаза и все оживает.
- Дидье...
Он зовет меня откуда-то из далека и его голос становится все тише и тише, пока совсем не исчезает. Я открываю глаза и смотрю в пустой потолок, на котором уже нет пляшущих солнечных зайчиков. Солнце стало мокрым и его повесили на веревочке. Дамиан. В кровати я один. Скручиваюсь калачиком и снова закрываю глаза. Мне больно. Потому что я не хотел, чтобы он знал. Только не он. Сохранить себя чуточку лучше в глазах другого человека, чем ты есть на самом деле. А реальность... от нее не сбежишь, но по нашему желанию содержимое можно сделать как горьким, так и сладким.
Есть такие ситуации, города и люди, которые заставляют тебя возвращаться в прошлого себя, которого ты ненавидишь всей душой как самого злейшего врага, соседского мальчишку, который был в два раза сильнее, а потому всегда доставалось именно тебе. Сейчас, лежа в ворохе смятого, на половину сползшего на пол, постельного белья, которое еще хранило тепло и запах его тела, я думал о том, что снова стал беззащитным, жалким и уязвимым. И это удалось только одному человеку, которого я теперь уже ненавидел всей душой.
Выходя из спальни, я натыкаюсь на Реми. Он стоит и курит в коридоре. И смотрит на меня. Черт!
- Как спалось?
- Отлично.
- Конди...
- Я знаю.
Мы какое-то время молча смотрим друг на друга, а потом начинаем ржать.
- Блин, ну вы даете.
В коридор выползает помятый Жанвье, после чего к нам «покурить» присоединяется Таде. Наигранная актерская экзальтация мне сейчас необходима как воздух и вместе с тем с вдыхаемым дымом я чувствую, как уровень никотина в крови повышается.
- Кстати, Конди, ты что сегодня спал с Дамианом?
От этой фразы меня не просто переклинивает, а начинает колотить так, что я сползаю по стенке на пол – это финиш. Мой смех кажется по-настоящему искренним и, наверное, безмятежно радостным. Первое действие.
- Что-то не так? – интересуется Таде.
- Утро, а ты уже обкурился? – Жанвье улыбается, но я вижу на дне его глаз легкое беспокойство.
- Да ладно, сами по парам в отдельные апартаменты, а нам ютиться по углам. – Реми тушит сигарету об полупустую банку с колой – Кстати, Таде, ты бы сказал Ваниль стонать потише, все-таки у нас тут не Виндзорский замок с привидениями, а то я который раз не высыпаюсь.
- Ох, еще-еще! Выше, дальше, глубже, сильнее, быстрее! – томным голосом подвыл Жанвье, за что получил предупреждающий тычок в бок от невозмутимого Таде.
- А надо медленнее, нежнее, чаще... – к нам в коридор выплыл заспанный Ваниль, в одном только полупрозрачном одеяле, а я отметил про себя, что еще одного мозгосносного стриптиза мне сегодня не пережить. В знак приветствия он ткнулся носом Таде в шею, после чего поднял лицо и нежно провел губами около самой сигареты, делясь вкусом. Убрав сигарету, Таде вернул поцелуй в припухшие ото сна губы, с наслаждением истинного гурмана лаская покорный рот языком, а мы все замерли, являясь свидетелями столь откровенной провокации. Первым не выдержал Жанвье:
- Мальчики, мы вам не мешаем, нет?
- Завидуй молча, - выдохнул Ваниль, покорно приоткрывая рот и захватывая губами протянутую Таде сигарету.
- Боже, дай мне силы! Я не могу на это смотреть, - Жанвье мученически возвел глаза к потолку, когда Ваниль в очередной раз глубоко затянулся и вернул сигарету Таде... в рот. – Не смейте у нас на глазах этим заниматься!
- Чем? – Невинно осведомился в ответ блондин, но его фиолетовые глаза прямо-таки светились торжеством, а следующий вопрос был пропитан сочувствием – Что, опять поссорились с Ивелин?
Тут вмешался Реми:
- Ладно, я на выход, а то здесь становится жарко. Конди, ты со мной?
Я посмотрел на него снизу вверх и до меня только сейчас дошло, что я так и продолжаю сидеть на полу. Фак, ноги затекли. Кое-как поднялся, с трудом сохраняя равновесие:
- Только куртку возьму.
Вернувшись в спальню, взял валявшуюся на полу одежду и только собрался выйти, как мое внимание привлек металлический блеск в ворохе подушек на кровати. Подойся ближе, я отодвинул одну из них в сторону. Перед глазами все качнулось и поплыло, затуманивая разум, застилая глаза - от злости и досады на себя. Так значит вот для чего был весь этот цирк... На простыне, поблескивая белыми камушками, образующими сложный платиновый узор набегающих волн или огня, лежала изящная и слишком знакомая зажигалка.
По стене плавали фиолетовые и зеленые блики, отсвечивающие от хрустального шара, отражающегося в зеркале потолка. Такие же шары, только поменьше, наполненные водой и блестками, висели над каждым столиком по периметру всего клуба. Само заведение было оформлено в восточном стиле, но у меня почему-то создавалось впечатление, что это был огромный аквариум, только вместо экзотических рыбок были мы сами.
Все обычно, как всегда. Только к нашей компании сегодня подсаживается слишком много народу. Они все весело и громко смеются, пытаются перекричать громкую музыку, показаться классными и крутыми, а главное, своими. И в этом шуме, калейдоскопе сменяющихся лиц и быстрого пульсирующего света, уже не отличить знакомых от чужих, только головная боль отдается давящим покалыванием в висках, вызывая устойчивое чувство тошноты, а вся эта надуманность и наигранность сюрреализма всегда раздражала.
Реми показывает мне конверт и я, кое-как выкарабкиваясь на поверхность из глубины дивана, встаю и, пошатываясь, медленно иду вслед за ним в туалет. Шум в ушах, голова кружится, ноги отказываются работать, перед глазами все расплывается и никак не удается сфокусировать взгляд.
Пока он достает из кармана конверт, я провожу пальцем по стеклянной полке над раковиной, в голове блаженная пустота и боль. Реми высыпает некоторую часть содержимого конверта, после чего растирает клубной карточкой комки и разравнивает дороги. Прямо в рай, потому что мы уже в аду.
- Ты первый.
Он протягивает мне купюру и я наклоняюсь, только перед тем, как втянуть ноздрями воздух, мой взгляд падает в зеркало, где отражается только часть туалета и дверь. Я рассматриваю отражение, но никак не получается найти свое лицо.
- Конди, ты в порядке?
- Да, я хочу еще.
- С ума сошел?
- Мне надо. Никак не получается расслабиться... – я порю еще какую-то чушь насчет того, что очень устал, не высыпаюсь и все время холодно, а еще это постоянное напряжение и отсутствие аппетита, предлагаю Реми присоединиться, но он говорит, что пас. Хлопает меня по плечу и выходит, а я раскатываю еще две тонкие линии и убираю их поочередно левой и правой ноздрями, давая всосаться в носоглотку. В сознании всплывает всего одна строчка: «Мы все здесь одни. И мы - мертвецы». Улыбаюсь, почему то становится очень смешно. Ощущение такое, как-будто все внутри стекленеет и эта бесконечная ночь бесконечно себя повторяет. Смотрю на свое отражение и вижу, что у меня дрожат губы. Они необычно белые, даже какие-то синие, под цвет волос и глаз. И этот кожанный ошейник с маленькими острыми шипами сейчас непривычно давит - так, что я задыхаюсь, чувствуя, как болит шея, даже больно глотать. Судорожно царапаю тонкую нежную кожу, но срываю его с себя, и он выскальзывает из рук, с легким звоном падая на пол.
Стучу зубами, но мне не столько холодно, сколько страшно, потому что больше нет этого опьяняющего чувства веселья и расслабленной легкости после.
- Ад.
- Но здесь ты можешь наслаждаться интересным обществом, тогда как рай населен одними только занудами и неудачниками.
А вот и мой персональный наркотик, вызывающий зависимость, убивающий тело и губящий душу.
Дамиан отлепляется от косяка и медленно идет ко мне. Вернее, это всего лишь его отражение, но я боюсь обернуться, желая, чтобы это взаправду оказалось не более, чем лишь моей неудачной галлюцинацией. А уже через мгновение я слишком явно чувствую его напрягшейся спиной, какой он горячий и живой. Растягиваю непослушные немеющие губы в улыбке:
- Чтобы осознать ад и его красоту, сначала нужно все это потерять. Достаточно даже просто забыть, чтобы однажды этого всего стало недоставать. Это неизбежно. - добавил я, облизывая пересохшие губы.
- Ты этого хочешь?
Горячее влажное дыхание Дамиана, с примесью сигаретного дыма и паров спиртного, обжигает шею, а его кожа пахнет так сладко... раем.
- Да.
Не знаю на какой именно вопрос я сейчас даю ответ, только мне непривычно больно и не могу сделать вдох полной грудью, от чего дыхание сбивается и вырывается судорожными толчками вздохов. По телу, несмотря на странное болезненное возбуждение, растекается знакомая расслабленность и притупляется чувство самосохранения, а с ним и здравый смысл, осторожность, когда даже синтетический адреналин становится самым опасным наркотиком без правильного режима дозирования. Реакция типа «бей или беги», из симптомов чрезмерное повышение АДа в крови, состояние «на кончике иглы».
Дамиан не спешит и сейчас даже я почти не уверен, а понять что творится у него в голове почти невозможно... или хотя бы просто в душе. Сейчас я вишу на самых кончиках его пальцев, а он лишь не спеша с задумчивым видом, слегка хмурясь и что-то сейчас решая для себя, неторопливо проводит по моим выпирающим ключицам, там, где воспаленная кожа с маленькими капельками выступающей крови. По моему телу пробегает легкая дрожь, а из беспомощно приоткрытого рта вырывается хрип, в то время как я судорожно дышу, пытаясь сглотнуть и вернуть сумасшедше бьющееся сердце из горла обратно в грудь.
- Однажды потеряв, ты больше никогда не сможешь вернуться. Неужели это знание стоит такой цены?
Шум в ушах, холодный пот, его щека касается моего виска и я разворачиваю голову, чтобы ответить, но... похоже, что я просто пока не придумал правильный ответ. На его лице снова все та же привычная самодовольная улыбка, но я неожиданно для самого себя нежно прикасаюсь к его губам, и они застывают. Это даже не поцелуй, а просто прикосновение, а я уже шепчу, одними губами, позволяя многообещающей улыбке скользнуть на мое лицо:
- Всегда есть что-то такое, что бесценно, в то время как цена только ограничивает.
Я не буду сейчас читать ему лекцию о душе, смысле жизни и Боге. Просто потому, что делать это в моем теперешнем состоянии – это кощунство и осквернение. Asebeia. А сами слова не вызовут ничего, кроме бесконечного сомнения, что тоже является разновидностью «кражи святынь».
- На тебя эта гадость действует странно.
Смеюсь. Вот и все, точка. Но ты прав... сейчас не время. Может быть когда-нибудь потом... Ты интересный собеседник, Дамиан.
Я выхожу из туалета и чувствую, как постепенно все глубже и глубже увязаю в поле. Возвратившись на танцпол, стою, рассматриваю окружающих и хлюпаю носом. Да, видок у меня что надо, но сейчас уже легче. А вон и свои... Плюхаюсь на диван рядом с Барб. Краем сознания отмечаю, что Таде и Ваниль куда-то свалили, но тут под ногами раздается хруст и я вижу осколки битых стаканов. Похоже, без скандала здесь не обошлось. И будто в подтверждении, взгляд останавливается на диване напротив, где сидит Дамиан... и еще какая-та незнакомая девушка. Все ясно. И почему-то сейчас, в первый раз за все это время, мне жалко Ваниль. Потому что он по-настоящему любит...
So you figure that you’ve got him all figured out
He’s a sweet talkin’ stud
Who can melt a girls heart with his pout
He’s the kind of lover that the ladies dream about
He’s got plenty of cash
He’s got plenty of friends
He drives women wild
Then he drives off in a mercedes-benz
He’s got a long wick with a flame at both ends
He’s hot
Апатично откидываюсь на спинку и прикрываю глаза. Мать их, я так устал. Мне уже все равно, даже то, что эта девчонка так открыто вешается на Дамиана, но ему, похоже, все это нравится, раз он не пошлет ее куда подальше. Черт! Да это парень! Широко распахиваю глаза, пытаясь определить принадлежность к какому-либо полу. Тут бы не помешал тест ДНК. После нескольких минут разглядывания, я все-таки прихожу к выводу, что это определенно парень, очень андрогинный и сексуальный, но парень. И он флиртует!
But don’t let him go
Just give him a chance to grow
Take it easy, take it slow
And don’t let him go
Вяло поддаюсь вперед, но тут же падаю обратно. Какое-то время пытаюсь гипнотизировать этого парня, повторяя про себя что-то вроде мантры: отлеписьотнегоурод, отлеписьотнегоурод, отлеписьотнегоурод... Да мне все равно, пусть хоть прямо тут и трахнутся! Закрыть ресницами неожиданную детскую обиду и глупую гордость, потому что только каких-то полчаса обратно в туалете... Фак!
He makes you so angry
He makes you so sore
The weight may be worth it
But how can you wait anymore
When you’re wonderin’ what you’re waitin’ for
Baby I don’t know
Отчаянно херово, в горле стоит странный комок и хочется плакать от обиды. Но я сомнамбулически продолжаю повторять про себя, что мне все равно. Жил же как-то Дамиан до меня и имел таких, отличающихся только именами, по десять раз на день. А любовь... любовь - это фейк, так - одноразовое развлечение. Часто дышу, ищу свою роль, в полнейшей прострации смотрю куда-то сквозь них и не без усилий прислушиваюсь к болтовне Барб. Вяло-созерцательных открытий мне на сегодня хватило.
But don’t let him go
He just needs a chance to grow
Take it easy, take it slow
And don’t let him go
Don’t let him go…
После третьего по счету коктейля, нега расплывается по всему телу, я потягиваюсь и проваливаюсь в глубину дивана. В голове еще какое-то время шумит, но потом даже это притупляется. А потом играет новый модный микс, где среди беспорядочного и бессмысленного набора звуков сознание улавливает всего одну строчку: Я еще успела всей душой возненавидеть тот рай, где каждый остается один...
Похоже, что это и был правильный ответ.
4 Глава
Мы бросали свои сны в океаны
Мы устали строить странные планы
Бесполезно время давит на плечи
Каждый новый день сдвигая на вечер
Это где-то может плохо но просто
Это где-то может скучно но точно
Расскажи мне только будь откровенным
Сколько нужно нам любви внутривенно. (с)
- Ненавижу, ненавижу, ненавижу...
Ваниль мерно раскачивается из стороны в сторону, обхватив голову руками, но даже так я вижу, что он плачет. Господи, ну зачем же ты делаешь себе больно?...
Я могу быть лишь посторонним наблюдателем, всегда им был, сколько себя помню - с того момента, как мы встретились. Еще я не должен мешать, мешать ему себя мучить, потому что только это его и спасает. А мне с каждым разом все сложнее и сложнее успевать...
- На, выпей. - протягиваю кружку и жду, пока он сделает пару глотков, после чего сухо закашляется и резко вскинет голову, а я как-будто падая с огромной высоты, на мгновение испытаю чувство невесомости и остановившегося дыхания с аритмией сердца, погружаясь в его невозможно большие, с расширившимися чернильными точками зрачков, глаза. Они притягивают меня пугающе неотвратимо, как земля или асфальт при падении с небоскреба - уже нет выбора, но перед этой стремительной неизбежностью это и неважно, потому что на преодоление этого огромного притяжения я потратил все оставшееся у меня время. Да разве не это и есть вся наша жизнь - затяжной прыжок в одном только направлении?...
Ваниль может быть сколько угодно дерзким, острым, упрямым, своенравным, но сейчас это всего лишь ребенок. Этот его отрешенный взгляд пугает больше всего, когда кажется, он навсегда останется в каком-то другом мире и больше никогда не посмотрит на меня осмысленно, как тогда, когда впервые пришел ко мне. Сам. Это была очередная ссора с Дамианом, слишком частая и обычная для нас всех. Но в тот раз все было намного серьезнее - Дамиан сказал, что устал и хочет разорвать их отношения. Слишком предсказуемо, с учетом того, что у него постоянно менялись партнеры, каждый из которых мог надеяться на одну ночь, а если повезет, то и еще на пару встреч. Мы к этому давно привыкли, наш лидер всегда был игроком и чувства других его мало интересовали, но Ваниль был другим, одним из нас, и он не собирался сдаваться так просто. Сам первый приходил, всегда первый извинялся, слишком сильно хотел с ним быть, но в тот единственный раз он сломался. Ничего такого, просто переспал с одним завсегдатаем тусовки, что вообще не было проблемой при его то внешности и данных. Но все имеет свои последствия и цену, даже нелепый на первый взгляд проступок в порыве отчаяния и страха. Первое: Дамиан так и не принял Ваниль назад, хотя и не узнал об измене или, скорее, это его совсем не интересовало. Второе: Он заболел. Лихорадка, сухой кашель, слабость и частая головная боль, вперемешку с раскаянием и попытками удержать любимого человека, вернуть все то, чего никогда не существовало. А я... я мог только благодарить Бога за то, что Ваниль нашел в себе силы прийти ко мне, потому что я верил - все теперь будет хорошо, он скоро успокоится, сдастся и забудет Дамиана. У меня было самое главное и важное оружие в борьбе за: любовь, любовь с самого первого взгляда, когда я только пришел в компанию, а потом остался - только ради него.
Но, как позднее оказалось, я опоздал. Все имеет свою цену и срок, даже все то, о чем ты мечтаешь - находясь у другого на ладони, оно может сломаться не от силы сжатия кулака, а от простого дуновения ветра. Я мог только проклинать всех и вся за то, что Ваниль не пришел ко мне раньше. Этот ублюдок, он заразил его и то, что казалось обычной простудой и недомоганием, превратилось в приговор. В заключении врача было сказано, что это лишь переутомление из-за стресса и усталости. Я сам дал ему прочесть. Но иногда реальность это не только то, что расстилается прямо перед глазами, а иллюзию так легко купить.
Согнувшись пополам и обхватив низ живота руками, Ваниль тихонько всхлипывает, а я осторожно приседаю рядом, бережно накрывая ладонью золотистую макушку. Почему-то сейчас я уверен, что никогда больше не испытаю такого чувства узнавания чего-то самого родного и близкого.
- Таде, поцелуй меня... - он мог бы просто подумать и я бы сделал, но вместо этого просит. С невыразимой нежностью касаюсь его соленых губ своими, причиняя себе боль, но я уже привык. Это повторяется так часто, что перестает иметь значение, только вот боль, притупляясь, совсем не уменьшается.
Малыш, почему всего одна ошибка нам стоила так дорого? Нам обоим...
Он обхватывает меня за шею и притягивает к себе, а я в последний момент еле успеваю, не расплескав, поставить кружку на пол.
- Все хорошо... - выдыхаю в его губы и убираю со лба выбившуюся мокрую прядь. В такие моменты мне хочется, чтобы утро никогда не наступало...
Не спеша расстегиваю его рубашку, а он смотрит на меня этим затуманенным взглядом, следит за каждым движением... возможно, я уже давно сошел с ума и все это просто сон, и с первыми лучами восходящего солнца нас уже не будет. Как было бы хорошо...
Провожу пальцами по нежной коже, отслеживая капельку пота и краем сознания отмечая, что он похудел еще больше. После чего наклоняюсь и обвожу языком выпирающие косточки ключицы, облизываю нежно-розовую бусинку соска, втягивая в рот и вызывая приглушенный стон. Не могу не улыбнуться - такой чувствительный, всегда так остро реагирующий на каждое прикосновение. Знал ли Дамиан, какое сокровище ему досталось?
Душный и дурманящий воздух спальни, обнаженное тело Ваниль, слабо светящееся в темноте. Его налившиеся кровью соски, и я облизываю языком розово-коричневые шелковые кружочки вокруг них, после чего беру губами отвердевший сосок и нежно начинаю посасывать, слегка покусывая и прихватывая зубами в ответ на участившееся тяжелое дыхание. Он закидывает голову на спинку дивана и его шея сейчас такая беззащитная, а эти сладострастные полустоны-полувсхлипы не дают ответа - что он сейчас испытывает? Боль наслаждения или наслаждение болью? И имеет ли это хоть какое-то значение, когда перед глазами, прикрытыми чуть подрагивающими длинными ресницами, стоит всего один человек.
Подхватываю под коленкой ногу и кладу на свое бедро, давая возможность полуобнять меня за спину, а он лишь выгибает спину и закрывает глаза в предвкушении, раздвигая ноги еще шире. И я чувствую, как горячо у него между ног, слышу, как он начинает громко стонать. А мои пальцы, исследующие его бедра, уже все в смазке.
Закидываю его бедро себе на плечо так, что теперь мне удобно вылизывать языком самый низ прохладного плоского живота, где начинаются завитки светлых жестких волос. Ваниль обхватывает меня за шею и, притянув к себе, жадно целует, проникая языком в самую глубину влажного и теплого рта.
Оторвавшись от его губ, я наклоняю голову и обхватываю горячую скользскую головку губами, после чего начинаю нежно посасывать, одновременно обводя языком и скользя вверх-вниз, не забывая ласкать и маленькую бархатную дырочку на самом конце.
- Таде...
Протяжный стон Ваниль - он уже на пределе, впивается ногтями мне в плечи и запутывает пальцы в волосах, бездумно причиняя легкую саднящую боль, а я продолжаю сводить его с ума, ни на секунду не отрывая взгляда от лица.
- Черт, Таде! - тут он неожиданно вскидывается и пытается свести ноги - Ты опять без презерватива...
Затем утомленный падает обратно на ворох подушек, а я лишь улыбаюсь:
- Тебе неприятно?
Вместо ответа он приподнимается и, бесцеремонно раздвинув ноги, садится мне на колени, так что головка моего возбужденного члена упирается ему в пупок.
- Дурак, - едва различимый шепот, и я кладу руки ему на бедра, нежно лаская тонкую кожу, а Ваниль, наклонившись, начинает не спеша целовать мои соски, вот он уже добрался до шеи, мочки уха... кусает их, слегка царапая плечи и грудь. Я лишь шумно выдыхаю, выводя потенциально бесконечные линии из прикосновений на его узкой спине, плечах, талии - в бесконечности пространства и бесконечности времени, которое никогда не сможет завершиться. Хотя это пугает, но я уже давно не строю в своих мечтах уютный конечный мир, потому что все, что мне надо, все, что я когда-либо хотел и мог желать, сейчас находится в моих руках. А что было до сотворения мира и что будет после конца света... мне это глубоко безразлично, ведь наша история - она здесь и сейчас.
Опускаю руки на его ягодицы и развожу половинки в стороны. Ваниль со всхлипом втягивает воздух и прогибается, откидывая голову назад и я чувствую, как его густые шелковые волосы ласкают мои колени.
- Ты ведь опять ел мятную конфету? - я в ответ искренне смеюсь, потому что знаю, что Ваниль любит эти ощущения - мягкое покалывание и жжение в головке, вызывающее небольшой прилив крови, а мне нравится его дразнить, пусть совсем редко и только в такие моменты как этот...
Не успеваю отследить тот момент, когда он привстает и сразу резко садится, лишь чувствую как на какой-то момент от нахлынувших ощущений останавливается дыхание и из головы уходят последние мысли. По закатившимся зрачкам и стонам, доносящимся из такого сладкого полуоткрытого рта, я понимаю, что на этот раз это продлится совсем не долго и мы оба уже на пределе. Ногти Ваниль глубоко впиваются в мое тело и он весь вжимается в меня, упираясь твердыми сосками в грудь и дрожа. Я же, придерживая за ягодицы, начинаю медленно поднимать и опускать его на свой член.
- Аааа... - Ваниль, блаженно прикрыв глаза от удовольствия, полностью отдается мне, наслаждаясь моей силой и лаской. А я то увеличиваю движения, резкими и быстрыми толчками входя в него, то наоборот, останавливаюсь, вынимая член почти полностью. Очень скоро стоны Ваниль переросли в хриплые ломающиеся крики, он исступленно извивался на мне и стонал, теперь уже полностью откинувшись назад и почти касаясь пола. В какой то момент мне показалось, что если он не перестанет вот так вот дергаться, то я его уроню, потому что мы все мокрые и чтобы схватить его покрепче, мне надо оставить на нежной коже синяки. Наклонившись, я подхватил Ваниль и крепко прижал к себе, вылизывая прыгающие в конвульсиях наслаждения соски. Это стало последней каплей и, изогнувшись в моих руках, Ваниль задрожал, со всхлипом утыкаясь мне в плечо, после чего обмяк и почти не дышал, лишь часто вздымающаяся грудь говорила о том, что он в сознании. Истома сладко разлилась по всему телу и, казалось, я мог провести так целую вечность...
- Таде, - такой тихий шепот, что сначала мне кажется, будто послышалось, но Ваниль поднимает голову и, по слишком блестящим в темноте глазам, я понимаю - он плачет.
- Что, малыш? - с грустной улыбкой провожу пальцем по его щеке, пытаясь успокоить, но добиваюсь прямо обратного эффекта - слезы из глаз катятся так быстро, что я не успеваю их вытирать. Наверное, я понимаю... Просто по-другому нельзя.
- Я... спасибо, - Ваниль резким движением вытирает мокрые щеки и старается мне улыбнуться, а на заднем плане рассеянная мысль, что он благодарит совсем не за хороший секс. Но сейчас, когда его лицо неожиданно светлеет, я думаю о том, что прощание со всем сущим не кажется больше чем-то страшным, чего следует избегать. Каждый день, превращающийся в тяжелое испытание, и иногда даже ночь... все это неважно, потому что я сделал свой выбор. Целое не больше половины. В конце концов, мы все уже давно мертвые, и понять это можно только в такие вот моменты, когда тебе больше всего, до безудержных рыданий и безумного, разрывающего душу на части, крика, хочется жить...
5 Глава
Я даже не знаю, почему мне страшно.
Если б я был моложе, это было бы важно?
Чувствую, как стены становятся больше
Эта клетка не сможет удержать меня дольше.
Ты не мечтал, ты жил внутри, а не снаружи
Они смогли заставить тебя думать, что ты хуже
Всё поменялось, но лишь запуталось сильнее
И не прорваться через стены оскорблений
Я не боюсь того, что будет завтра
Я лишь себя боюсь,
Как будто всё внутри пылает
И я на мир смотрю сквозь чьи – то глаза…
Я не думал, что скажут мне «быстрее»
И я не верил, что затормозить сумею
Все так любят быть под давлением,
Но я – то знаю, они ждут крушения...
(Sr-71 – Tomorrow)
Последние пару ночей я спал при включенной лампе – такой слабый приглушенный свет, но даже его достаточно. Потому что мне страшно, и этот страх – он заполняет до самых кончиков волос каким-то животным ужасом, когда кажется, что ты смог бы пережить даже дикую боль, но не это чувство, как-будто та леденящая темнота, что отчаянно таится по углам, выползает именно из тебя. И вместе с этим чувство безысходности от осознания того, что утро, которого ты так ждешь, никогда не станет спасением, оно лишь спрячет темноту до следующей ночи. Все, о чем ты только можешь мечтать, это чтобы «завтра» длилось вечно, завтра, где ночь измерялась бы «чуть-чуть».
Я пропустил пару сборищ в клубе, но сегодня был четверг, а это значило, что все собирались на квартире. Признаться честно, мне до сих пор было хреново, настолько, что все эти дни я пролежал без движения в кровати, прячась под одеялом от слишком яркого утреннего света, а ночью клацая зубами от темноты. Есть не хотелось, только справлял нужду и все. В остальном все было совершенно параллельно, потому что даже если и скажешь родителям, так они только наорут, а тебе и так хреново. Сегодня я решил встать. Нашел в аптечке "Реланиум" и выдавил на ладонь несколько зеленоватых таблеток, после чего запил парой чашек черного кофе без сахара. Я устал спасать себя.
Ноги путаются при ходьбе, головокружение, атаксия, апатия... и чувство страха глубоко внутри. Все побочные действия жадного прожигания жизни и простого желания жить – сейчас, в такое вот утро, когда ярко светит солнце и поют птицы, а лицо обдувает прохладный нежный ветерок. Только все это на одно мгновение, пока не дойдешь до знакомого подъезда и не поймешь, что опять тупик, а внутри уже рождается и начинает расти знакомая мерзкая боль - осознания того, что теряешь что-то очень важное, но это твой путь, твоя линия жизни, где впереди одна гладкая дорога. Может быть и в никуда. И пока поднимаюсь по лестнице, отсчитывая каменные ступеньки и слепые матовые окна, пока чувствую спиной и плечами горячие полосы, в голове крутятся строчки: «Алкоголь слегка горчит, день прошел – и день убит. Захудалый музыкант на мосту моей жизни заиграл пустоту». Где я мог это слышать? Бессмысленный набор слов или возможная реальность, одна из.
С легким удивлением толкаю незапертую дверь. Прохожу в прихожую и, как был не раздеваясь, иду в глубь квартиры. Накатывает какое-то непонятное чувство, но я делаю шаг за шагом вперед, пока не замираю на пороге спальни...
- Привет.
Дамиан, обнаженный в ворохе смятых простыней, одеял и подушек. Сразу же гашу готовое подняться со дна чувство мутной обиды. Проехали...
- Он еще здесь?
Не дожидаясь ответа, исчезаю на кухне, где на столе беру первый попавшийся стакан и наливаю ледяную воду из под крана, чтобы осушить одним глотком.
- Почему «он»?
- Ты же, кажется, перешел на мальчиков.
Надоело играть словами, теперь эта игра кажется такой пустой и детской, хотя... разве игры бывают взрослыми? Подставляю под текущую из крана струю рот и глотаю проточную воду.
- Отравишься.
- Угу, - а про себя думаю: не дождешься. А еще, что за пустая трата времени – пытаться свести счеты с жизнью, когда ты и так уже мертв. Хмыкаю и в упор смотрю прямо на Дамиана. Черт!!! Да он голый!!!
Отхаркиваюсь от воды и задыхаюсь, стараюсь выровнять дыхание, чтобы отдышаться. Ублюдок. Вместе с этим словом сплевываю в раковину тягучую слюну и вытираю рот рукавом.
- Плохо себя чувствуешь?
- Плохо себя чувствуешь... – передразниваю его интонацию – ты, а мне просто жарко.
- Ну-ну...
Дамиан улыбается, причем так искренне, что я почему-то судорожно сглатываю. Мы на какое-то время застываем, после чего он делает шаг вперед, замирая на расстоянии вытянутой руки, а я решаю, что мне пора... хотя бы в другую комнату, но не могу оторвать взгляд от этого совершенного гибкого тела, невероятно горячего и влажного. Лучше смотреть в пол, но так добраться до двери и не напороться на Дамиана в центре кухни практически невозможно.
- Ты сегодня какой-то нервный, - он осторожно подкрадывается как кошка, усыпляя мурлыканьем мое внимание, в то время как я стараюсь не дергаться по пустякам и попытаться расслабиться. Дамиан просто пугает, наслаждается моей нерешительностью и сомнениями... Он не может сделать ничего плохого, потому что это Дамиан... тогда откуда это смазанное, неясное и раздражающее ощущение надвигающейся катастрофы?...
- Где остальные?
- А кто тебе сказал, что здесь есть «остальные»?
Он еще не успевает договорить, как я резко дергаюсь в сторону двери, но лишь больно ударяюсь затылком об угловатую стену. Блядь!
- Куда-то собрался? – интересуется мне прямо в лицо, буквально обжигая дыханием, прижимает ладонь к лицу, на что я лишь крепче стискиваю зубы.
- Покурить, а ты против?
- Куда же больше, ты и так уже выглядишь как покойник.
- Просто не высыпаюсь, хотя выгляжу я как обычно. Так, наверное, выглядят все люди. - сердце трепыхается где-то у самого кадыка – Твою мать, Дамиан, может отпустишь?!
Делаю рывок в сторону, но он продолжает меня держать, с каким-то убийственным спокойствием смотря в самое лицо. Мне страшно...
Не знаю, сколько времени мы стоим напротив друг друга. В тишине комнаты слышится лишь мое учащенное дыхание и сердцебиение, или мне кажется и этот стук только в висках. Дамиан же совершенно невозмутим, лишь какая-то мрачная решимость в уже по знакомому расширившихся почти в четыре раза, пульсирующих зрачках, так что его глаза кажутся почти черными. А потом по одному только движению губ, не согласовывающемуся со странным тревожным взглядом, будто в этот момент он не верит сам себе, я различаю слово «Беги» и срываюсь с места, выскальзывая в коридор. Только бы успеть, а потом мы вместе посмеемся, да я первый буду хохотать и удивляться, как легко он смог меня напугать... Перед этим обязательно что-нибудь разобью или сломаю этой сволочи, чтобы он больше никогда так не делал... Сука! Вдох. Ненавижу! Выдох...
Из горла вырывается судорожный всхлип... и я неожиданно падаю, в секунде от порога, в миллиметре от тянувшейся к ручке двери руки.
Черт, я за что-то зацепился! Приподнимаюсь на локтях, пытаясь справиться с внезапной слабостью в виде тошноты и головокружения, уже чувствуя на языке знакомый режуще-сладкий привкус рвоты.
- Ты не успел, - Дамиан стоит в шаге от меня и теперь я догадываюсь, что или кто послужил причиной моего падения. Я ошеломленно смотрю на его такое знакомое спокойное лицо, а внутри все застывает от напряжения, страха и решимости. Очень плотно сжимаю губы. Только не начинай паниковать, но в голове что-то замыкает и я просто жду, когда он ко мне подойдет.
- Чего ты хочешь?
Смеется. В первый раз слышу, чтобы он вот так вот смеялся, и от этого мне становится по-настоящему жутко.
- Неужели не догадываешься? – настолько искренний интерес в голосе, от чего меня просто передергивает и я большим усилием воли сдерживаясь, чтобы не сорваться на рваный крик, заставляю себя говорить как можно спокойнее.
- Ты сошел с ума...
- С такого yма, как y меня очень тpyдно сойти, - Дамиан снова протягивает руку, почти касаясь моей щеки и, на мгновение, внимание приковывает маленькая татуировка голубой розы на подушечке среднего пальца, а потом я резко вцепляюсь в его ладонь зубами, чувствуя во рту металлический вкус крови. Животный инстинкт и нет времени думать, потому что надо вырваться и бежать, чтобы избежать любой ценой. Совсем не к месту вспоминаю, что когда-то читал про ящериц, которые иногда способны и сами нападать на врага. Кусая, они крепко стискивают зубы, закрывают глаза и, расслабив тело, повисают в состоянии своеобразного транса. Зачастую легче бывает сломать животному челюсть, чем заставить его ослабить хватку...
Резкая боль пронзает шею, а рука Дамиана плотно хватает за волосы, с ломким хрустом отводя голову назад.
- Что-то ты слишком часто куришь... – жалящий шепот прямо в ухо заставляет поежиться от мурашек, перед тем как меня откидывает в сторону и я больно ударяюсь затылком о стену.
Сейчас я не мог толком рассмотреть его лицо, у меня все смешалось и в глазах, и в голове. Я только чувствовал эту злость, не имеющей никакой логики, от которой внутри все протестовало и, одновременно, немело, сжимаясь в тугой комок, застревающий в горле. Раздражение, боль, обида, как ответ на действия Дамиана и глупые детские слезы разочарования, потому что уже больше почти не было сил кричать до последних слов... снов, иллюзий...
С усталой, почти нежной улыбкой, Дамиан наклоняется к самому моему лицу, грея и пачкая лицо своей кровью, а я думаю о том, что даже с улыбкой бога он остается ничтожеством. Ненавижу...
- Не надо...
Что-то вибрирует в самой глубине, и эта вибрация болезненно сливается с натянутой струной страха и все возрастающего отвращения внутри меня. Вместе они создают какой-то дикий мотив, достигающий самых кончиков пальцев и заставляющий мелко подрагивать прокушенные губы. И это ощущение настолько невыносимо, что я почти теряю сознание. С какой бы радостью я включил сейчас свет, чтобы только уйти от этого кошмара...
- Тшшш, может быть тебе даже понравится, - Дамиан скользит полураскрытыми губами вдоль линии подбородка к мочке уха - Все будет хорошо...
Нет и уже никогда не будет. Никогда не будет. Холодная волна страха затапливает сознание, сжимает сердце, и, чтобы защититься от этого кошмара, я со всей силы впиваюсь ногтями в ладони, погружаясь в плоть чуть ли не до самой кости, желая разорвать себя. Дамиан?...
Вдруг он, будто резко передумав, дергает меня на себя, впиваясь зубами в нижнюю губу, а мне ужасно жарко и больше ничего нет, только горячий солоноватый вкус от капелек пота и окончательно прокушенной губы.
- Ммм...
Упираюсь ему в плечи, с силой отпихивая от себя и извиваясь всем телом, но силы слишком неравные, пальцы все время запутываются в тяжести волос. А его прикосновения, раздробленные краткими паузами, заставляют замирать на каждом вдохе и отчаянно пытаться проснуться, снова и снова зажмуривая глаза и стараясь не поломать ногти, ритмично впивающиеся в раскрытые ладони.
Все смешалось: Язык, вылизывающий впадинку, пробующий на вкус так откровенно и жадно... Боль отчаяния и слезы слабости... Успокаивающие ласки и стон, переходящий в хрип, чтобы затем оборваться...
Выворачивает на изнанку в ломке, сгибает в эпилептическом припадке, только сейчас гораздо страшнее, потому что это ломка души. Затухающее отчаянье, где дальше только пустота. Актуальная бесконечность раз и навсегда реально завершенная в одном этом моменте, существующая где-то на самых кончиках искусанных пальцев, слепо царапающих свои же плечи, шею, и оставляющих красные отметины на теле, но не равная ничему определенному. Потому что себе причинить боль всегда легче, потому что нельзя игнорировать время, пренебрегая инвариантностью событий и не бояться пугающей своей необозримостью, неисчерпаемостью, неуничтожаемостью и несоздаваемостью рефлекторной пустоты на дне его глаз.
В какой-то момент все происходит слишком быстро - по-видимому Дамиану надоедает мое полуобморочное состояние бревна. Все вдруг начинает раскачиваться и плыть, будто ты едешь на поезде, только очень скоростном, поэтому вокруг все смывается, превращаясь в один сплошной комок, подступающий к горлу и не дающий дышать. Кажется меня тошнит, потому что Дамиан зло ругается, вздергивает меня как куклу и куда-то тащит. Хотя нет, я сейчас скорее больше похож на зомби. Смеюсь, но смех получается беззвучным, только движение губ, все силы давно ушли. А мне сейчас так нужна боль, я хочу ее - тупую физическую боль, убивающую боль другую, ту, которая сжимает грудь, расползаясь внутри багряными пятнами. Боль, из-за которой не жалко на всю жизнь подсесть на иглу: на винт, на опий, героин, только бы всего этого не было...
Он садит меня на кухонный стол и, поддерживая одной рукой, роется в холодильнике, после чего достает кусочек льда и запихивает в рот. Его прохладная рука накрывает лоб, потом он быстро выходит из комнаты, а я сползаю назад, чувствуя спиной ледяную поверхность стола, от чего тело начинает гореть еще больше и по спине пробегает легкий озноб. Слезы подступают к глазам и я облизываю сухие губы, думая только о том, чтобы все это уже побыстрее закончилось. Только само это «закончилось» я представляю весьма смутно...
Дамиан возвращается с каким-то лекарством и пытается влить мне в рот, на что я вяло отворачиваюсь, уже не сдерживая предательских и постыдных слез. Мы ничего не говорим, потому что иногда даже гордости и упрямства бывает в дозе, смертельной для организма. Я просто как-будто со стороны наблюдаю, как он берет меня на руки и несет в спальню на ворох смятых простыней, одеял и подушек и мне кажется, что все это уже было, правда так давно...
- Дидье...
- Я же сказал не... – даже не дослушав, Дамиан поднимает одеяло и ложится рядом, прижимая меня к себе, а мои слова перехватившим дыханием тонут у него где-то в районе плеча. Не знаю, в какой момент я оказался без одежды, только он наклоняется и начинает покрывать поцелуями все мое лицо, губы. Отдельной лаской кончики волос скользят по телу, в след за горячим дыханием. Я хочу возразить, для чего приоткрываю рот, но язык Дамиана тут же проникает внутрь, касаясь моего языка. Уже ничего не чувствую... мне только больно.
Его влажные губы, посасывающие и обхватывающие мои, сменяются ласкающим языком, вводимым в рот и касающимся моего языка. Затем он его слегка прикусывает и начинает сосать, имитируя минет. И все это смотря мне прямо в глаза, выворачивая душу. Когда я опускаюсь на самое дно его зрачков, то просто закрываю глаза и хочу... нет, знаю, что меня больше нет. Все это время он пытался получить мое тело, но трахнул пока только душу – как, не достаточно весомая альтернатива замене?
Руки Дамиана оказываются на моих ягодицах, лаская и сжимая их в такт движения языка, в то время как твердый член трется об мой живот. После этого он спускается вниз и касается языком головки члена. Я не чувствую ничего, но усталое и обессиленное тело, обманутое умелыми ласками, начинает оживать, предательски реагируя на новое для него наслаждение. Немножко поиграв, Дамиан обхватывает ствол целиком, полностью заглатывая и... не отрывая от меня глаз. Дрожь пробивает все тело, а он лишь разводит мои колени пошире, удобно устраиваясь между ног. Он не обращает внимания на то, что мое лицо давно все мокрое и липкое от слез, просто с еще большей жадностью сосет мой член, издавая тихие стоны, а я готов сойти с ума, потому что, оказывается, недостаточно просто умереть... сначала нужно пережить предсмертную агонию. Разве что пе-ре-жить...
- Дамиан...
Не знаю почему, но сейчас, когда я рыдаю почти в голос, мне с нестерпимой силой хочется, чтобы он сказал хоть что-нибудь. Или просто рассмеялся... Подошло бы что угодно, только не звук собственного плача в ушах.
- Прости.
Два пальца оказались у меня во рту, в то время как я непонимающе хлопал слипшимися ресницами. Но уже в следующую секунду почувствовал круговые поглаживающие движения с все увеличивающимся давлением. Тупая боль... почти машинально открылся рот, чтобы... но это было уже не так важно, не так нужно... В мгновение все вокруг вспоролось резкой болью, расходясь рваными краями наружу. Боль, кажется, что я сам стал болью, ничего не соображающий и пытающийся уйти от того, чьей частью стал... Затухающий маленький огонек на самом дне глаз. Настолько широко распахнутые пустые, невидящие ничего кроме белой поверхности потолка, глаза и только бессознательное предчувствие как страх, что где-то там плещется освобождение, заканчиваясь ладонями, упирающимися в кровать. По подбородку стекают тоненькие струйки крови и нет сил бежать назад...
Это продолжается очень долго, очень сильно, очень больно. Но я почти одновременно с Дамианом испытываю такое невесомое и одновременно теплое облегчение, когда он выходит из меня, потому что телу становится чуточку легче... без души. Но это еще не все... Он приникает туда ртом, вылизывая выливающуюся сперму и при этом полностью проникая языком вовнутрь, делая круговые движения, и тем самым снова трахая меня, словно удостоверяясь в том, что внутри теперь абсолютная пустота... раз и навсегда. Своеобразная бесконечность. Но ведь чтобы удалиться в бесконечность, необходимо бесконечно большое время... время, которого у меня нет. Улыбаюсь. Все хорошо, я не утратил ничего ценного, без чего не смог бы жить. Ничего, что бы у меня было...
Ты тоже так считаешь, Дамиан?...
6 Глава
Такой классный день
Я счастлив, что был сегодня с тобой.
Такой классный день
Только благодаря тебе я держусь.
С тобой я забыл себя
Подумал - я другой
Я - хороший.
(Lou Reed - Perfect Day)
Круги на воде – это тоже замкнутый круг. Солнце оно вечно, оно дарует жизнь всему живому и это... замкнутый круг. А все, что за – навсегда недостижимо и невозможно.
Есть ли у души дно или в ней плавает одно лишь говно? Как тогда, чувствую солоноватый привкус крови из прикушенной губы. Только после того, как проснулся один, я понял, что хотел бы чтобы это утро застряло в его руках. Потому что тогда было бы чуточку легче, не проще, но хотя бы теплее. А вместо этого Прозак – маленькая бело-зеленая магическая таблетка. И так много мыслей, который просто разъедают голову, это состояние разбитости, как-будто ты упал с огромной высоты, соскребал остатки с асфальта и пошел дальше. Но я иду дальше, просто потому, что идти мне больше некуда. Плачу, ни с того ни с сего льются слезы, но за какие-то сутки я к ним так привык, что теперь сухие глаза кажутся чем-то противоестественным. Неконтролируемая экзальтация. То, что я так ненавижу, что раздражает... и что мне делать с этим, Господи?
- Привет, Конди.
Уверенная ладонь ложится на плечо и я поворачиваюсь к Реми, чтобы изобразить хоть какое-то подобие улыбки. В конце концов это не его проблемы, что я хочу смерти. Своей или этого ублюдка... я еще не решил, но сейчас это не имеет значения.
- Плохо выглядишь. – Реми обеспокоенно скользит по моему лицу, останавливая взгляд на огромных на пол лица солнечных очках, и я понимаю, что выгляжу действительно ужасно, раз даже он об этом сказал – Что случилось? Не появлялся несколько дней, а вчера мы все тебя ждали здесь...
С силой сжимаю губы. Дамиан... На какое-то мгновение сердце конвульсивно сжимается, но это уже становится моей собственной болью.
- Где Дамиан?
- Наверное, где обычно. Я сам только что пришел...
- Привет всем, - к нам подходит Таде, но не смотря на его сдержанную улыбку, выглядит он встревоженно и на самом дне глаз неуловимо плещется легкая тень беспокойства, а у меня почему-то сжимается горло от смутного, гнетущего страха.
Я не слышу, что ему отвечает Реми, просто киваю и иду в дальнюю сторону зала, но стоит только свернуть за угол, как я срываюсь на бег. Пытаюсь выхватить в то нарастающем, то затихающем гомоне мыслей хоть одну связную: Что я делаю? Зачем? Куда бегу? Что дальше?... Через несколько секунд появляется знакомая дверь и я распахиваю ее, спотыкаясь на пороге...
Крик застревает где-то в груди, срываясь на хрип, а я все так же продолжаю стоять, пока в комнату следом не входят Таде с Реми. Краем сознания слышу, как Реми громко ругается, а Таде подлетает к Дамиану и со всей силы бьет по лицу. Моментально кровь из разбитого носа заливает шею, забрызгивая идеально белую рубашку, но он так же продолжает сидеть, потом до противоестественной, дикой абсурдности, спокойно тянется к пачке сигарет на столе и не спеша закуривает. Не знаю почему, но как бы сильно и пристально не всматривался, сейчас я не могу разглядеть его лица... глаз. Дамиан...
Тут же тишина взрывается, как-будто телевизор снова включили на громкость, яростным голосом Таде, который словно куклу встряхивает Ваниль, грубо схватив за плечи и повернув к себе лицом. Не знаю, чего в его голосе сейчас больше – действительно ли злости или скорее боли, грусти, тоски и отчаяния...
- Ты хоть понимаешь, что ты творишь?! Понимаешь. Что. Ты. Делаешь. – по слогам уже безжизненно произносит он, и я вижу, как из его глаз текут слезы. –Ты ведь...
- Я знаю.
Так тихо, но Ваниль наконец-то поднимает голову – весь бледный, с огромными на пол лица, сверкающими глазами, и с каким-то болезненным вызовом смотрит прямо в глаза Таде, из краешка его рта сочится капля крови, а меня просто разрывает от того, что сейчас происходит между ними. На все уходит несколько секунд. Я перевожу взгляд на Дамиана...
Дамиан. Дамиан?... Дамиан!!!
Он смотрит на меня, на секунду отрываясь от сигареты... просто молчит... закрывает глаза. Черт!!! Одним махом преодолеваю расстояние в несколько шагов, хватаю его за воротник и трясу. Сука!!! Посмотри на меня!!! Дамиан, твою мать!... Дамиан...
- Не трогай меня.
Я умолял, я просил, а сейчас я его просто ненавижу, потому что это не его слова, потому что не он их должен был произнести, только не после всего этого...
- Дамиан...
Чувствую, что задыхаюсь, теснота в горле и саднящий кашель, но не могу себя заставить разжать пальцы. Они как-будто онемели, приросли к тонкой ткани рубашки. Или я просто знаю, что если сейчас отпущу его, то это навсегда?...
Дамиан сам отталкивает меня и я падаю на пол, судорожно закрывая рот руками и пытаясь удержать рвущийся наружу приступ надрывистого кашля.
- Дамиан!
В комнату влетает Барб. На какое-то мгновение она ошарашенно застывает на пороге, после чего медленно сползает по стене вниз и обессиленно утыкается лицом в острые колени – Жанвье умер.
Время как-будто застывает. Я с усилием отвожу от лица ладони и с тупым, отстраненным удивлением смотрю на темно-красные пятна крови. Поднимаю взгляд на Дамиана – в его в глазах мелькает какое-то странное тревожное выражение, слишком неуловимое, чтоб я успел понять, но мне страшно... а потом наступает темнота.
Вечное бегство. Бегство от других. Бегство от самого себя. Поиск своего пути, прожигание жизни. Сможем ли мы когда-нибудь преодолеть эту стену, вырваться на свободу и получить освобождение? Или давно уже нет пути назад, мы все мертвы... Пока ты молод кажется, что все еще впереди. Вокруг столько соблазнов – безумная свобода, яркая сумасшедшая жизнь затягивает с головой и ты отрываешься на полную катушку. Секс, наркотики, острые ощущения и бешеный ритм дарят вечный кайф и незаметно поглощают тебя целиком. Но достаточно ли рано мы остановились... или может быть слишком поздно? И... достаточно ли этого теперь – просто остановиться?
Мы как-будто на полной скорости несемся к обрыву, соревнуясь в том, кто затормозит последним. Ищем себя, не понимая, что нас самих давно уже нет. Не думаем о том дне, в котором придется жить, потому что нами правит один лишь момент: Живи секундой! Наслаждайся моментом! Завтра этого всего может не быть, даже самого завтра, но ты ни о чем не должен жалеть – ни о чем из того, что случилось, потому что жалеть можно только о тех вещах, которых не было.
Дамиан... даже теперь я по прежнему разговариваю с тобой. В моих мыслях давно уже нет меня самого, некоего внутреннего ид, я или суперэго. Там только ты. Теперь и навсегда только ты. Я рассказываю тебе обо всем, постоянно, каждую минуту и... уверен, что ты меня слышишь. Мне не страшно показаться глупым, наивным, смешным. Иногда мне кажется, что я слышу твой голос, как в тот первый раз, и он эхом отдается внутри. Если посудить, то я так редко его слышал... почти никогда, потому что для тебя всегда, когда я был рядом, лучшим собеседником была сигарета.
За это время многое изменилось и почти ничего. Барб уехала вместе с отцом за границу, поступила в какой-то престижный частный колледж, недавно состоялась помолвка, так что скоро она выйдет замуж.
Реми... он сейчас рядом. Молча курит и делает вид, что спокоен, но я знаю, что ему тяжело. Нам всем тяжело. Ивелин тоже здесь. Она до сих пор не может себе простить того, что произошло. Погиб ли он из-за своего упрямства и глупости?... Наверное, мы все в глубине души понимаем, что это случилось не по ее вине. Не она сидит там высоко и деревянной линейкой отмеряет жизнь каждого из нас, но не покидает ощущение, что если бы они в тот вечер как обычно не поругались... если бы она его не отпустила, пьяного за руль... если бы она знала, что слишком сильная для него, а значит вместо того, чтобы причинять боль и калечить, должна оберегать и любить... хотя бы просто любить. Так много этих «если бы». Получается целая жизнь.
Таде и Ваниль. Они уехали еще в самом начале, сразу после похорон. Я знаю, что Реми поддерживал с ними связь, но по его обеспокоенному в последнее время лицу я понимаю, что наверное больше нет... писем, смс, звонков или что там еще... Или мне это только кажется, но ведь время не стоит на месте и каждый день переубеждает меня в том, что все это было. Так давно и вместе с тем каких-то пару секунд обратно...
У меня была язва желудка. Я пролежал в больнице несколько недель, пропустил похороны, но в какой-то степени был этому рад. Там я был бы лишний. Но сколько времени я провел на кровати, корчась от кинжальной боли, когда было трудно дышать. Ложился на бок и, поджав ноги, почти в полубессознательном состоянии пытался справиться не столько с болью, сколько с одиночеством и миллионом каждый раз новых «почему». Это состоянии шока длилось около пяти часов, потом боль уменьшалась. Родители так меня и не навестили.
Сейчас я не курю и не пью, должен соблюдать специальную щадящую диету и принимать лекарства по расписанию. Но до сих пор страдаю от частых рецидивов, которые обычно бывают весной и осенью.
В то время мне очень помогла Ивелин. Общая боль – она не только объединяет, но и облегчает твои собственные страдания. Когда ты видишь - другому намного больнее, и понимаешь, что все могло бы быть намного хуже... чужая боль дает силы справиться со своей, лечит лучше любого укола.
Дамиан так ни разу не пришел.
Тогда Ивелин мне объяснила, что еще до моего прихода он собирался покинуть компанию, а еще... что я так ничего и не понял. Я не переспрашивал и до сих пор не знаю, что она тогда имела ввиду, просто на мгновение ее глаза заволокло чем-то неуловимо прозрачным и грустным, и этого было достаточно.
Признаю, что сначала я дико злился, ненавидел, боялся, а потом снова звал. Снова и снова. Часто бессознательно возвращался в те дни, когда мы все были вместе. Строго нормированными дозами заменял душевную боль на физическую, хотя первая и была в тысячу раз сильнее, но мне это было необходимо. Я хотел причинить себе боль, чтобы суметь пережить то, что со мной происходило. Думал, что так смогу справиться с душевной болью, ее тяжестью... Не знал с чего начинать заполнение пробелов, хотел заснуть и больше не просыпаться, чтобы не знать себя. Мучился так долго, пока внутри не осталось ничего, кроме блаженной, гулкой пустоты, а вместе с ней и легкости, внутренней теплоты. Но разве «легкость» - это не синоним пустоты?
Скоро наступит рассвет. Мы стоим на песчаном берегу моря и никто не думает о том, что скоро снова наступит ночь. Бесконечное небо становится морем, а бескрайнее море небом, и лишь тонкая, едва различимая, разделяющая линия где-то между. Мы даем себе возможность жить дальше.
Я стремлюсь увидеть в небе знакомые очертания лица, пристально всматриваюсь в неясную светлеющую даль, сердце тревожно и глухо бьется, потому что знаю, что где-то там должен быть тот, от кого я бегу все это время и кого так хочу увидеть снова. Хотя бы раз. Дамиан... Я все еще боюсь, что время сотрет что-то очень важное и ничего не останется. Ничего, кроме твоего голоса. Я так и не простил тебя и вряд ли когда-нибудь прощу. Потому что ты сделал так, как хотел, как нужно было именно тебе, ни на секунду не задумываясь над тем, что ты меня убиваешь.
Улыбаюсь.
...над тем, как мне жить дальше после всего этого? Или ты еще тогда знал, знал, что это не имеет никакого значения, потому что мы все давно мертвы – в первую очередь для себя самих. Пустые глазницы матовых окон, прозрачные пустые оболочки наших тел, суета пустых продрогших городов. Нас все время преследует страх потери, заставляя нажимать на газ и мчаться на бешеной скорости вперед, как-будто мы действительно чем-то обладаем. И этот страх не позволяет осознать, что мы все давно мертвы. Может быть еще с самого рождения. Может быть мир без нас был бы гораздо лучше. Может быть ему было бы намного лучше. А может быть мы просто не понимаем этой жизни. Боимся. Убегаем. Ведь мы еще так молоды.
Возможно ли получить еще один шанс в жизни? Не думаю. Начать все сначала, по-другому? Вряд ли. Ты веришь только в то, что видишь, а видишь только то, что здесь. Значит, ничего. Но я не боюсь смерти. Я боюсь жизни...
В будущем нас нет, потому что мы умерли, в прошлом нас нет, потому что уже тогда мы были мертвы. Тогда где мы? Остается только пограничное настоящее, но у нас здесь ничего нет, ничего кроме отдаленности. Тревога, сомнения, сожаления, отчаяние... спокойствие. Какая-то странная бесчувственность и вместе с тем чрезмерная, почти безумная чувствительность. Или может быть находясь только перед лицом своей смерти, осознанием того, что ничего не осталось после того, как ничего и не было, мы способны по-настоящему пробудиться? Умирание – это всегда тяжело, но гораздо тяжелее жить, найти свое место в этом мире. Мы пытались, но справились ли? Если запечатлеть нас на двойных черно-белых фотографиях: живых и сразу после смерти, разве два портрета рядом не были бы точной копией, повтором друг друга?
Чего сейчас я боюсь больше всего? Когда сжимаю губы, словно мне страшно или больно. Наверное того, чего так сильно боишься и ты, Дамиан, – одиночества. Оно убивает почище любого самого сильного наркотика. Потому что мы так ненавидим пустоту, но лишь потому что она часть нас, всегда внутри, единственная все время рядом. Это еще один замкнутый круг, самый последний. Бежим от нас самих, но не ищем друг друга. Остаемся глухи и слепы к словам, которые не греют, отравленные и по прежнему надеющиеся на чудо, которого так не хватает, а кругом слишком много беды. Сейчас я стою и мне холодно. Ежусь, обнимаю себя за плечи, но по прежнему помню об этом холоде. Просто мне очень хочется, чтобы меня обняли, а еще больше хочется, чтобы это был ты. Тихо шепчу сам себе твое имя, чтобы никогда не забыть. Дамиан, Дамиан, Дамиан... Ты ведь меня слышишь?... Скажи, Дамиан, скажи, что слышишь...
- Дамиан...
" - Что непоправимо, мы видим лишь когда мы, мертвые, пробуждаемся.
- Что же мы видим?
- Мы видим, что мы никогда не жили."
Конец~
Каждый сам распоряжается своей жизнью и строит свою судьбу. И это именно то, что рождает безразличие. Безразличие к сегодня, где каждая секунда превращается во время, искривленное гравитацией, завтрашнему дню, который тем дальше, что еще не наступил, а значит, это что-то, что никогда не придет или будет не с нами. В нашем, неевклидовом пространстве, один неблагоприятный изгиб необратимо изменяет все траектории, но... это не важно до тех пор, пока ты не захочешь остановиться, чтобы понять – ничего больше не имеет значения.
Ни разу в своей жизни я никого не оплакивал и понятия не имел, что такое настоящее горе. Поэтому меня всегда раздражало наигранное и тщательно отрепетированное несчастье, ровно настолько, как и некоторые ублюдки, пытающиеся ставить мне это в вину. Разве твоя жизнь измеряется только количеством говна, которое ты в ней нахлебался, или количеством трахнутых дам? Не спорю, второе важно, но не до такой степени, чтобы только по одному этому выводить критерии оценивания и самоутверждаться. Это как определять эффективность прожитого дня только по одному тебе понятному фиксированному набору аксиом. Именно поэтому я ушел от Ивена. Потому что из «рано» или «поздно», всегда лучше «рано», где именно второе загоняет в тупик и не оставляет свободы выбора. Я же не собирался разбивать лоб и терять единственное, что у меня было, являющееся неким сверхценным абсолютом в том мире, где я существовал.
Дамиан – он был тем, кто был мне нужен. О них ходило море слухов, их уважали и боялись, а что самое главное, о них говорили. Поговаривали даже, что они все больны вичем, именно поэтому «погибнуть не зря» было не их девизом, но я понимал, что это все полный бред. Когда тебе 20, ты богат, внутри, напрягая мышцы и задерживая ток крови, бьет вечный кайф, а что самое главное, свободен, разве можно думать о чем-то еще, как ни о том, что каждый день последний? Остальных же раздражает то, что они все играют скучные до рвотных позывов роли и не могут выйти за узкие рамки, предписанные окружающим обществом. Но если ты смел и решителен, попробуй остановиться и взглянуть на себя со стороны. Я не хотел прозябать в этом жалком подобии яркой сумасшедшей жизни, где секс, наркотики и вечные пьянки казались затянувшимся и никому ненужным антрактом, вступлением к основному тексту. Мы все играли, играли в самих себя, играли во взрослых, но разве не самый большой враг игры – наигранность? Я устал, компания Ивена, как и он сам, давно стала неинтересна и раздражала меня. Я хотел чего-то большего... другого. А Дамиан – это мой проходной билет, где единственный критерий при выборе средств - их эффективность.
Воздух, насквозь пропитанный сигаретным дымом и сладким кайфом анаши. Оглушающая музыка, душные, снующие туда-сюда и все время в движении, разгоряченные тела, совершающие паломничество во времени. Но в этом волшебном царстве дурмана, я как рыба в воде. Мне легко и свободно, поэтому я почти мгновенно миную толпу и оказываюсь у барной стойки. Заказываю мохито и, обдирая локтями чёрную лакированную поверхность, бегло из под полуопущенных ресниц оглядываю зал, прислушиваясь к интуиции, которая меня еще никогда не подводила. Я не управляемая машина, просто доверяю своему внутреннему голосу, себе. Вот и сейчас, я почти уверен, что их нет ни на улице, где в продуманном беспорядке полумрака расставлены миниатюрные диванчики, заваленные остроконечными подушками, ни в одной из этих маленьких комнат, где по своему вкусу ты можешь расположиться как на шикарном диване, обтянутым мягкой чёрной кожей, так и просто на полу.
- Дамиан, - с разочарованным вздохом одними губами, как-будто одно только это имя способно привести меня к его обладателю – Дамиан, Дамиан... Где ты?
Раздосадованный, огорченно хмурюсь, уже готовый смириться с внезапным поражением. Не сегодня. Не сейчас. Оказывается, недостаточно перейти на ту сторону этой стороны и мое обычное везение на этот раз меня подвело.
- Конди!
- Ло. – чуть прищурившись, улыбаюсь одними только уголками губ и плевать на то, что некоторые считают, будто это выглядит неискренне. Я уже давно взрослый мальчик, кроме того, неискренняя улыбка появляется на лице чуть быстрее подлинной.
- Какими судьбами, Конди? Я думал, ты ушел от Ивена.
- А кто тебе сказал, что мне нужен Ивен? – Ну давай, скушай мою улыбку. Со скучающим видом оглядываюсь по сторонам, неторопливо потягивая лайм с освежающими листиками мяты на дне – Что-то здесь сегодня тихо.
- Да как обычно. Просто Дамиан не в настроении, вот наши и стараются лишний раз не шуметь.
На какую-то сотую секунды застываю, слишком быстро для того, чтобы поверхностный взгляд Ло стал почти заинтересованным.
- Так они здесь?
Он лишь слегка кивает на дальнюю комнату в самом конце коридора, а я внутренне чуть ли не ликую.
- Не представишь?
- Зачем тебе?
Полуопущенные ресницы, что однозначно трактуются мною как ответ «да», ничего больше от меня он не услышит. Шумно вздыхая, Ло поворачивается к бармену и делает заказ, а я беру эту эмоциональную передышку для того, чтобы собраться с мыслями. Мне надо решить, совсем чуть-чуть подумать, потому что первое впечатление всегда решающее, а зацепить с первого взгляда почти невозможно. Выбор между поведением естественным и осознанным, но как бы то не было, он все равно просечет самую суть, мой индивидуальный штрих-код отпечатков. Только мое сознание гораздо более сложный узор, чем подушечки пальцев, а чрезвычайная сложность всего этого заключается в неимоверной, непредставимой простоте.
Знаете, как можно узнать человека? Вычислить среди остальных натуральных манекенов? Осанка. Его уверенные движения, совпадающие с волнами мирового океана, поднимающиеся наверх и подступающие к самому горлу. Та спокойная властность и абсолютное ощущение своего полного превосходства, даже не имей он такую яркую внешность. Нет, в отличии от нас, он не был исколот пирсингом и заштрихован всевозможными тату, никаких экстремальных стрижек и стрит стайл шмоток. И это чувство центральности, непоколебимости, оно... завораживало. Даже на расстоянии всей комнаты, с ним было хорошо и безопасно. Быть может если бы он посмотрел на меня или просто захотел, то ответом ему было бы “SOS” на груди моей по стильному рваной майки.
- Тут анаша совсем слабая и “гонок” после нее не бывает. Держи, - тянусь за сигаретой и делаю глубокую затяжку, после чего передаю парню справа, Таде. Сердце. Он был бы обычным, если бы не сладкий запах денег, которым, казалось, была пропитана вся его одежда – от дорогой белоснежной рубашки и пиджака цвета мастика, до классических брюк и красного кожаного ремня. О да, от него за километр несло не только чувственным, восточно-пряным ароматом от Ланком, но и тем, на что так падки школьницы от четырнадцати до семнадцати – властью и большими возможностями, когда еще детство и тебе нужен именно прекрасный принц, и именно с процветающим королевством и отцом-королем на смертном одре.
Только его «принцесса» сидела совсем рядом, весь вечер не спуская «змеиного взгляда» с Дамиана.
- Ваниль...
Ваниль. Откинув голову на спинку дивана и расслабленно прикрыв глаза, я думал о том, что прошло только полчаса, а мне казалось, что я знаю всех целую вечность. Ваниль – это была не кличка, а имя, которое, стоит признать, ему очень шло. Шикарные блестящие золотые волосы спадали чуть длиннее плеч, отдельными локонами удачно подхваченные и заколотые невидимыми шпильками. Он был хрупким, женственным и, определенно, очень капризным. Постоянно чуть выпеченная нижняя губа была не столько частью образа, сколько чертой характера. Фиолетовые глаза – ярко выраженная индивидуальная потребность, которую он афишировал как естественную благодарность процветающей промышленности контактных линз. Под цвет глаз шла распахнутая шелковая рубашка, державшаяся на единственной крошечной пуговице где-то в районе плоского живота, а шею украшал черный платок с бирюзовыми цветами. Игра для детей, в которую заманчиво сыграть только один раз.
- Какой препарат мне нужно использовать для нового взгляда на вещи, – скептически фыркнув, Жанвье сделал пару затяжек и довольно осклабился. По видимому, ответ его мало интересовал, потому что он тут же откинул голову на спинку и выпустил красивое серое колечко дыма в потолок. Короткие, торчащие ежиком, волосы, мятая белая майка и кожаная куртка нараспашку, исколотые подковами и колечками с покрытием Rainbow уши, лабрет в губе, вкупе со светлыми драными джинсами и голыми коленями делали его по-настоящему отвязно крутым и пугающим. Только в этом было гораздо больше содержания, чем могло показаться на первый взгляд или он сознательно давал увидеть, а выдавала слишком взрослая грусть в зеленых усталых глазах.
- И что он тебе сказал? – сделав испуганные глаза, Барб ловко выхватила сигарету, после чего потянулась за коктейлем, но, передумав, просто затянулась и вернула обратно, уже после добавив - Клянусь, я никому не скажу.
Жанвье лишь лениво улыбнулся и посмотрел на Ивелин – эффектную брюнетку, сидящую слева от Дамиана. Вторая девушка в компании, она ярко контрастировала с кукольной внешностью Барб. Агрессивная, энергичная, затянутая в узкое черное платье, казавшееся ее второй кожей, с длиной золотой шнуровкой и широким поясом Шанель, она была острой и опасной. Слишком сильной для таких как Жанвье.
- Что, уже «сушит мозги»? – Реми высыпал на ладонь две белые таблетки и, морщась, запил одним большим глотком кока-колы.
- Дамиан, ты точно решил? – раздраженно перебил Ваниль, нервно убирая прядь светлых волос за ухо.
Это уже было интересно, потому что он единственный из всей компании слишком откровенно показывал свое отношение к происходящему, как и то, что ему глубоко наплевать на мнение окружающих, даже тех, кто сейчас сидел с ним за одним столом. Очевидно, у него было на это своеобразное право, право, которое могла дать только постель Дамиана.
- А с каких это пор это обсуждается? – ухмылка Жанвье стала еще шире – Не паникуй, Ваниль, Дамиан обо всем еще раньше сказал.
- А с каких это пор здравомыслие и аналитический склад ума стали паникерством? – Ваниль вопросительно чуть склонил голову набок, отчего пряди упали на лицо, скрывая глаза.
- С тех самых, когда "НА" стал глаголом. – в языке Жанвье сверкнул металлический шарик, но тут вмешалась Ивелин:
- Мальчики, не ссорьтесь. – а потом уже совершенно серьезно добавила – Это решение Дамиана и оно не обсуждается, разве нет? Или будем продолжать говорить вопросами? – вопросительно приподняв тонкую бровь, она по очереди посмотрела на обоих парней.
Определенно, мне она нравилась все больше и больше, хоть и натуральная сука. С красивой мебелью, которая подходит даже для самых сложных прихожих, вы всегда в выигрыше.
Достав последнюю сигарету и швырнув пустую пачку на стол, Дамиан поднялся и все сразу затихли. Все это время он молчал, лишь изредка задумчиво прикасаясь губами к фильтру тонкой белеющей линии сигареты. Дамиан, а ведь твой голос я хотел услышать больше всего, от чего во рту наравне с горечью травы разлился странный солено-морской привкус. Второе сильное разочарование за такое короткое время, когда я смотрю тебе в спину. Дамиан...
- Так какой ответ? – он на секунду замирает, чтобы прикурить, так и не поворачивая головы, а я вздрагиваю от голоса, эхом раздающегося у меня в голове.
- Возьми здравомыслие, замешай с терпением, добавь любовь. Пей 24 часа в сутки 365 дней в году и так торкнет, что не сделает ни один наркотик. - И с секундной паузой - Удачи...
2 Глава
Сердце... Биение. Тук-тук-тук. Никогда не думал, что ритм собственного сердца может быть такой успокаивающей музыкой. Эти уроды уже битый час катаются по самой кромке воды, там где большой пляж, а я только по эху собственного дыхания, раздающегося в полной тишине, могу с радостью констатировать, что еще жив и не замерз к чертовой матери. Ахуительно весело.
- Не хочу торчать здесь всю ночь. Уже ног не чувствую.
- Расслабься, Конди, и постарайся получить удовольствие! – Жанвье приземлился где-то справо от меня, а я прыснул от прозвучавшей столь двусмысленно фразы.
- Да пошел ты! – после чего отвел его протянутую руку в сторону и оценил содержимое бутылки на просвет – Что это?
Жанвье лишь молча пожал плечами и закурил, а меня поразили его усталые опухшие и не выспавшиеся глаза, на секунду освещенные слабым огоньком зажигалки.
- Вы с Ивелин опять поссорились? – этот вопрос можно было и не задавать. Я еще никогда не встречал столь разных людей, пытающихся быть вместе. Именно «пытающихся», потому что их отношения – это была сплошная борьба.
Жанвье снова вздохнул, невесело уставясь на огонек зажигалки, после чего медленно повернул голову и улыбнулся:
- Знаешь, не помню.
Черты характера не только проявляются в действиях и поступках человека, но и превращаются в привычный, нормальный для него образ действия. Все чаще у меня возникало ощущение, что они были созданы лишь для того, чтобы портить друг другу нервы в попытке победить обыденность жизни и никто первым не собирался это заканчивать. Иногда поставить точку сложнее, чем терпеть, потому что на это необходимо гораздо больше сил.
- Ну и что ты умудрился забыть?
На песке напротив, скрестив ноги, расположился Реми. В длинном сером, на два размера больше чем он сам, свитере, Реми умудрялся выглядеть уместно - рядом с нами, в одних только майках и дрожащих от холода.
- Ничего важного.
- Нет, с вами, определенно, весело, потому что там, - и Реми указал пальцем в сторону пляжа, откуда слышался рев мотоциклов и, старающиеся перекричать их шум, голоса – Определенно, сукотища. Смотреть, кроме нудистского купания Ваниль, больше не на что.
- В смысле, не на кого. Смени предпочтения или подожди немного, может еще Барб его переплюнет и присоединится к нашему паломнику. Кстати, что на этот раз – вызов общественному мнению или так, мелкое хулиганство?
- Скорее неудачная провокация. – Оба парня многозначительно переглянулись и рассмеялись.
- Понятно, очередной самозаеб.
- Use me, I'm beautiful, take me, I'm pure... – пропел Реми, заложив руки за голову и разваливаясь на песке. – Я думаю о том, когда ему это надоест...
Добавил он задумчиво и закрыл глаза, полностью расслабляясь.
- Скорее не ему, а Таде. – хрипло передразнил я, чувствуя, что погружаюсь в вялую апатию к происходящему вокруг, как после резкого набора высоты. Только неприятные ощущения в желудке и сухость во рту, вперемешку с легким абстинентным ознобом, покалыванием в руках и ногах, да амплитудные колебания души, в унисон с ритмом собственного сердца.
- Чему улыбаешься? – усталый голос Жанвье, перебиваемый сиплым кашлем.
- Хочу, чтобы горизонт начался чуть выше...
- Ну этого я тебе не могу обещать, - протянул он, глядя остановившемся взглядом на светлеющую, едва заметную, желто-красную полоску зари, и насмешливо добавил – Но солнце всегда взойдет...
Я открыл тяжелые веки, перевернулся на другой бок и попытался уснуть опять, устраиваясь поудобнее. Легче не стало. Было отчаянно херово и, как минимум, хотелось проснуться в следующей жизни, или уткнуться в подушку и проспать до следующего дня. Хотя эти короткие и беспокойные сновидения нельзя было назвать сном, и все, что они давали – лишь неясное беспокойство и еще большую усталость.
- Ваниль... – тихий знакомый голос и я с трудом приоткрываю один глаз, зарываясь лицом в сбитую подушку.
На диване в углу сидел Ваниль, запрокинув голову и закрыв глаза. Неподвижная, ничего не выражавшая, маска лица, застывшие решетки ресниц... В левом ухе зажимное кольцо с маленьким розовым камушком, в симптоматическом мерцании которого сейчас было больше жизни, чем во всем теле его обладателя.
- Ваниль...
Таде осторожно наклоняется, бережно прикасаясь губами к тонкой шее, трепещущим, белыми от солнца, длинным ресницам...
- Почему он так себя ведет?
- Как?
- Как-будто... как-будто ему все равно. - Слегка подрагивающие губы придают лицу совсем беззащитное, детское выражение.
- Чувства бесценны именно тем, что хрупки и недолговечны. – Зарывшись ладонью в роскошные густые волосы, Таде принялся пропускать светлые пряди сквозь пальцы, вдыхая запах и убаюкивая едва слышимым шепотом. – Ты никогда не сможешь удержать его, даже сохранить себя самого, потому что само время отрицает возможность хоть что-нибудь изменить. Рано или поздно, приходится забывать, разочаровываться, сдаваться. Но живя в прошлом, ты жертвуешь настоящим, тем, что есть сейчас...
Он тихонько раскачивается, словно убаюкивая их обоих, Ваниль все так же не открывает глаз, но его нежно-розовые припухлые губы расплываются в улыбке. И я тоже поневоле улыбаюсь, до конца переворачиваясь на живот и всем своим видом показывая, что усердно и крепко сплю.
- Красиво.
Пальцы Таде, отводящие упавшую на лоб прядь, такие нежные. Он берет ладонь Ваниль в свою и начинает осторожно целовать тонкие пальцы, не пропуская ни одной фаланги, ни одной линии на ладони.
- Ничего больше на этом свете я не желаю так же сильно, как тебя.
Улыбка подергивается грустью, но сохраняет свою нежность, и если бы она осталась...
Они сидели в дрожащих пятнах света, а мне все это казалось сном. Странным, нереальным, когда мышцы во сне расслабляются, а легкие, система кровообращения... и сердце продолжают работать.
С мученическим лицом скатываюсь с кровати и ползу в ванную. Эти двое меня достали – сначала бесконечными лямурами, потом вздохами и сладкими стонами на диване, причем никто даже не поленился проверить, сплю ли я на самом деле и насколько крепкий у меня сон. Фак.
Опускаюсь на пол около раковины и закрываю ладонями лицо, но приступы приближающейся тошноты никак не дают сосредоточиться. Голова трещит, все тело липкое и мокрое, но у меня сейчас не хватит сил на душ, поэтому просто забираюсь в ванную и выкручиваю кран до максимума.
«-Родители не замечают, что ты домой обкуренный приходишь?»
« Нет. Если жвачку мятную пожевать, чтобы запах отбить и в глаза капли закапать от красноты, то ничего не заметно.»
Им просто все равно. Разве можно не заметить то, что по-настоящему важно? Не зацепить вниманием. Когда знакомые голоса произносят знакомые слова, но среди них нет ни одного действительно важного. Моя скромная победа над собственной памятью...
Краем сознания улавливаю посторонний шум, смутно знакомую рваную мелодию из металлических звуков. На кафельном полу, надрываясь и болезненно вибрируя тускло-голубым светом дисплея, надрывается мобильный, судя по всему чудом выпавший из заднего кармана джинс, когда я лез сюда в одежде. Чееерт!!!... Неуклюже цепляясь за скользкий и постоянно ускользающий край ванны, кубарем сползаю вниз и тянусь к телефону.
- Алло!
Скатывающиеся с лица тяжелые капли мешают отдышаться, но в следующее мгновение у меня перехватывает дыхание, когда я слышу голос:
- Привет, - пауза - Это Дамиан.
Черт, как будто я мог не узнать его голос!
- Я знаю.
Легкая усмешка в трубку, а я почти готов прикусить себе язык. Черт-чер-черт, мы опять молчим.
Уперевшись горячим лбом в холодную ладонь, я лихорадочно стараюсь придумать, что бы сказать, потому что малейшая попытка поднять голову вызывает лишь сильнейший приступ тошноты.
- Не присоединишься ко мне? Я на кухне.
- Сейчас...
Теперь бы только справиться с легким головокружением, изжогой и ощущением горечи во рту. Медленно встаю, разминая затекшие ноги. Уже на выходе дергаю полотенце, избавляясь от щекотных, мелко покалывающих, прикосновений воды.
Он сидит на кухне в мутном свете тонущих звезд, и курит. Даже когда я захожу, так и продолжает смотреть в окно, не поворачивая головы. «Правда ли, что когда наступает рассвет, то боль уходит и счастье возвращается?» Усмехаюсь этим глупым мыслям и сажусь напротив, после чего слегка дрожащей рукой тянусь за пачкой сигарет на краю стола и стараюсь ни о чем не думать. Ровно до того момента, пока перед моим носом не вспыхивает огонек и, подняв глаза, я не натыкаюсь на спокойный взгляд серых глаз. Дамиан смотрит на меня каким-то странным измеряющим взглядом, пока я ошалело прикуриваю от его сигареты.
- Неважно себя чувствуешь?
- Да, жарко.
Господи, что я несу?
- Ну-ну... - потерявшись в своих мыслях, я почти пропустил момент, когда он заговаривает снова – Ешь мороженное и горький шоколад.
Самодовольно щуриться. А в зрачках отсвечивает тусклый огонек от сигареты. Игрок.
- У меня с серотонином все в порядке.
Белоснежная кожа, иссиня-черный, чуть длиннее плеч, шелк волос и маленькое колечко в правом ухе. Дамиан...
- Дамиан, зачем ты меня позвал? – выдыхаю давно мучивший меня вопрос вместе с облачком сизого дыма.
- Чтобы ты составил мне компанию, все остальные давно дрыхнут. – протянул он задумчиво, и мне показалось, или в его голосе действительно прозвучала усталость.
- Как ты узнал, что я не сплю?
Улыбка.
- А что, я тебя разбудил?
- Мне только кажется, или это действительно не имеет никакого значения?
«Раз за разом попадая в волшебное царство дурмана, все меньше будет желание возвращаться в реальный мир.»
Его ответ тонет в моем хриплом надрывном кашле, который я пытаюсь заглушить в кулаке.
- Тебе надо меньше курить, а то загнешь свой неокрепший детский организм. – Спокойный невозмутимый голос, полуприкрытые веками безразличные серые глаза.
- Да пошел ты.
Эти слова и вымученная усмешка стоили мне нового приступа кашля, но несмотря на это я попытался подняться, цепляясь одервеневшими пальцами за прыгающий край стола. Блядство! Испуганно вздрагиваю, когда комната летит перед глазами, а в следующее мгновение я вдыхаю его ртом. Дыхание, запах волос, пробующий на вкус поцелуй... и мои широко распахнутые ошеломленные глаза с отражением пережитого испуга. Через какое-то время отстранившись, Дамиан устало выдыхает:
- Уже поздно. – после чего одевает солнечные очки и поворачивается ко мне спиной, а я все так же продолжаю стоять с приоткрытым ртом и пустым взглядом. Что это было?! Твою мать!... Изо всех сил ударяю кулаком по столу, глядя остановившимся взглядом в давно пустующий проем двери, после чего комкаю в руке оставленную пачку сигарет и запускаю в след Дамиану.
- Ублюдок!
- Согласна.
На кухню неторопливо вплывает Ивелин. Вся мокрая, в одном только коротеньком полотенце, она невозмутимо устраивается за столом, медленно разворачивая скомканную мной пачку сигарет, а мне остается только пожелать, чтобы сюда же не пришел Жанвье.
- Бррр, как холодно. – щелчок зажигалки и вспыхивает маленький огонек, после чего, лениво прищурив глаза, Ивелин с удовольствием затягивается и откидывается на спинку стула, на котором еще недавно сидел Дамиан. – Ну и что произошло?
Коротко выдыхаю сквозь стиснутые зубы и падаю обратно на место, хотя очень хочется ее послать. Какого я должен торчать здесь под ее пристальным взглядом, да еще к тому же что-то объяснять? Разве она не лучше меня знает Дамиана, что он делает и зачем. Усмехаюсь. Это странное чувство бессмысленности, внутренней пустоты и... одновременной абсурдности всего этого.
- Извини, но еще раз скажешь об этом и меня стопроцентно стошнит.
- Еще бы. Но только у тебя нет выхода. Это закон природы, - Ивелин смотрит в окно, но почему-то сейчас я уверен, что она ничего там не видит - Гармония между органами тела определяется их согласованной работой на благо всего организма. К примеру, сердцу не нужно столько крови, сколько оно перекачивает, почкам - столько воды, сколько они очищают, желудку - столько пищи, сколько он переваривает. Каждый из них работает ради общего блага, а здоровое тело обеспечивает свои органы всем необходимым. Смерть же тела наступает вследствие нарушения этой гармонии.
- Ты это к чему?
- Мы все – и ты, и Дамиан, одно целое. Ты не можешь вести себя так, как будто никого больше это не касается.
- Что ты мне предлагаешь - лечь под него?
Громкий хриплый смех резанул слух и отозвался на коже ознобом сводящих зубы мурашек.
- Не бери на себя так много, Конди. Расслабься, - перегнувшись через стол, Ивелин бесцеремонно похлопала меня по плечу – Я уверена, Дамиан пока еще не в таком отчаянье, чтобы не найти кандидатуру... хотя бы получше. Уж чего-чего, а этого ему с лихвой хватает.
Похоже, она искренне веселилась и я тоже стал потихоньку расслабляться.
- Знаешь, меня это почему-то совсем не расстраивает.
Сполз немного ниже, упираясь коленями в край стола, и стараясь дышать как можно глубже.
- Хотя... иногда через это необходимо пройти. Что-то вроде лестницы или моста... – видя мой вопрошающий взгляд, Ивелин неопределенно взмахивает рукой с сигаретой в воздухе – Препятствия, преграды... ты сам. Не стоит строить дом на мосту, это правда, но пройти по нему нужно.
- Я тебя не понимаю.
Она поднимает тонкие брови, ожидая пояснения или хотя бы продолжения, но я молчу, потому что на кухню заходит Барб. Вся свежая и бодрая, как-будто только что вернулась из салона, а не провела всю ночь в незнакомой квартире за курением и выпивкой.
- А что вы так рано? – прислонившись бедром к столу, она раскрыла ладонь, на которой лежала голубенькая таблетка, после чего взяла ее под язык и потянулась за сигаретой – О, это Дамаин что ли оставил?
- Угу, подарил Конди. –отозвалась Ивелин, заговорщицки подмигнув – А ты куда-то собралась?
- Да, отец устраивает что-то вроде автопати для партнеров, вот ему и нужно, чтобы я там была. Хочет произвести впечатление.
- Так на кой ты ему там нужна?
- Очень остроумно. – Барб внимательно, чуть сощурившись, посмотрела на ногти, потом сделала еще одну затяжку и затушила сигарету о стол, после чего бросила окурок на пол – Ладно, я побежала. До вечера!
Прокричала она уже из коридора и теперь на кухне остался только сладкий экзотический аромат парфюма, смешанный с едким запахом никотина, а я почувствовал, как меня снова затошнило. Было бесполезно надеяться, что это состояние пройдет, поэтому я неторопливо поднялся.
- Я в туалет.
- Удачи.
В ответ я лишь сморщился и постарался как можно быстрее пересечь кухню. Уже на пороге меня догнал голос:
- Кстати, Дамиан был прав – тебе следует меньше курить...
Сука.
3 Глава
Есть такие воспоминания, которые не смотря ни на что хочется сохранить. Помню как в детстве, когда был еще совсем маленьким, мы с ребятами играли во дворе. Я тогда каждое лето приезжал к бабушке в деревню. Не могу вспомнить четко, но надо было найти потайное место и выкопать небольшое углубление в земле, после чего положить туда что-то очень для тебя важное и ценное, накрыв прозрачным стеклом разбитой бутылки. Мое стекло было темно-зеленого цвета, цвета зелени и морской воды. Это делалось для того, чтобы как можно лучше сохранить содержимое саморучного тайника. Потом, спустя много-много лет, мы должны были случайно найти это место, найти свои воспоминания и что-то еще... очень важное. Знали ли мы тогда, что это невозможно? Что этот тайник так и останется навсегда в земле, похороненный под тяжестью песка и проходящих лет? Возможно, если бы мы и нашли это место сейчас, то все, что там хранилось, показалось бы нам лишь ненужным мусором...
Я смотрел на его расслабленное лицо, разметавшиеся в беспорядке по подушке волосы, белую узкую спину, такую теплую со сна полуулыбку и не мог поверить, что вижу все это собственными глазами, что это не плод моего воспаленного и отравленного хронической интоксикацией воображения.
- Доброе утро.
Вздрагиваю и тут же натыкаюсь на спокойный взгляд серых глаз. Кажется, это уже было. Де -жа - вю.
- Доброе. – Сижу, скрестив ноги, напротив на своей кровати, наспех сооруженной вчера вечером на полу, и думаю о том, что это утро настолько необычное, что я бы хотел сохранить его в памяти, как нечто ценное и редкое, чтобы когда-нибудь извлечь это впечатление из тайника, наполненного разноцветными фантиками, сломанной машинкой и любимыми шоколадными конфетами, хранившимися у бабушки в большом запертом шкафу за стеклом.
- Как спалось?
- Лучше, чем тебе на кровати.
Он лишь усмехнулся:
- Ты сам выбрал. – после чего усмешка превратилась в дразнящую улыбку – Но если передумал, то еще не поздно...
И он начинает откидывать край одеяла, одновременно с этим приглашающе хлопая рукой рядом с собой.
- Спасибо. Так не хочется начинать утро с твоего нового разочарования, - когда это я стал получать такое искреннее удовольствие от этих маленьких постоянных препирательств - Но нет.
Провожу рукой по спутавшимся во сне волосам и широко зеваю. В организме какая-то странная легкость и хочется заняться бездумным созерцанием солнечных зайчиков на полу, но я почему-то абсолютно уверен, что все это исчезнет еще раньше того момента, когда я встану.
- Конди, - Подперев голову рукой, он разливается по комнате, наполняя ее своим бархатисто-теплым, сладким голосом. – Какое твое настоящее имя?
Черный цвет волос подчеркивает удивительно красивого оттенка белоснежную кожу. Безжизненный фарфор, но эта уникальная гармония тонких черт и уверенной силы, скрывающейся под обманчиво спокойной и гладкой поверхностью.
- Почему ты спрашиваешь?
- До сих пор не могу поверить, что тебе нравится твое прозвище. Конфетка и презерватив – оригинально.
- Мне все равно. – болезненно щурюсь от слишком яркого солнца и опускаю взгляд на бледные руки, с почти уже стершимся черным лаком. – Никогда не обращал внимания на такие глупости. К тому же не им решать, затянувшаяся невинность это порок или достоинство.
Натыкаюсь на серьезный взгляд серых глаз и в недоумение потираю веки, но ничего разумного в голову не приходит. Что он от меня хочет? Тогда я просто отвечаю:
- Дидье.
- Желанный. – Тянется за пачкой сигарет на столике, обхватывает сухими губами тонкую линию сигареты, после чего слегка недоуменно хмурится.
- Черт.
- Что ты ищешь?
- Не могу найти зажигалку, но точно помню, что вчера оставил ее здесь.
- Подожди, я принесу спички из кухни.
Ахуенно, я уже стал мальчиком на побегушках. Босиком тащусь на кухню и сейчас пол кажется просто ледяным, так что даже сводит пальцы на ногах. Чертыхаюсь, но все-таки вполне успешно через десять секунд выуживаю коробок из окурков, банок, перевернутых пепельниц и всякой другой хрени, в избытке разбросанной по столу. Нечаянно наступаю на презерватив, и меня непроизвольно снова начинает трясти от дикого хохота. Жанвье и Реми вчера решили подразнить Ваниль, презентовав целую пачку кондомов для анального секса с клубничным вкусом. Таде их сдержанно поблагодарил и на этом бы все и закончилось, если бы не реплика Ваниль о том, что самое главное, это романтический и неторопливый подход, а свой подарок они могут себе засунуть прямо по назначению. Жанвье пообещал в следующий раз расщедриться и на клизму, но тут его ехидство было оборвано Ивелин, которая с заинтересованно-задумчивым видом спросила, не может ли она забрать подарок себе, за неимением других желающих. Следующие полчаса мы угорали над побледневшим лицом Жанвье, который два раза честно подавился сигаретным дымом.
Когда я вошел в комнату, Дамиан приподнялся на подушке, подняв голову и ожидая, пока я подойду. Я бы обязательно швырнул коробок на кровать и просто вышел, но в этот момент что-то заставило меня подойти. Черкнув спичкой, я поднес огонек к сигарете, любуясь на его очерченный отраженным от окна светом профиль, странную манящую полуулыбку, которую я все пытался разгадать. На этом и попался, замешкавшись, помедлив на сотую долю секунды, чего ему как раз и хватило, чтобы в следующую секунду я оказался прижат его обнаженным сильным телом к кровати. То, что он был обнажен, я увидел еще когда он приглашал лечь рядом. Тихо скрипнула кровать.
- Дамиан, твою мать, ты что творишь? – зашипел я сквозь зубы, пытаясь вырваться, в то время как кожу обжигал его запах - запах хищника, сильного и опасного. Ледяной укол страха пронзил сознание, но я тут же успокоился – он ничего не сможет мне сделать. Не будет, потому что это ниже его достоинства – принуждать и заставлять силой, когда многие сами готовы отдать все, только бы очутиться сейчас на моем месте.
- Тебе не нравится? – горячее влажное дыхание щекочет ухо, одновременно с резким змеиным движением навстречу, когда что-то большое оказывается прижато к моему плоскому животу.
- Ты же сам говорил, что я несовершеннолетний?
- Несовершеннолетний для кого? Для тех дам, которые покупают тебя за деньги, отчаявшись нормально трахнуться без этого? А если муж и вернется домой раньше обычного, то они всегда могут сказать, что это приятель их сына или дочери?
Во мне все застывает, вместе с враз опустевшим взглядом, бессмысленно уставившимся поверх его плеча в потолок. Резко дергаюсь, вместе с одеялом скидывая с себя его руку, которая кажется сейчас невероятно тяжелой.
- Пусти. – словно из далека, слышу свой собственный голос.
Смотрю в расширившиеся темные зрачки Дамиана, в четыре раза больше своего нормального размера.
- Дидье... – совсем другим голосом.
- Ты скотина!!! Не смей называть меня так! Слышишь, не смей! – громко ору, теперь уже вырываясь изо всех сил. Не знаю, сколько длится моя истерика, но он меня не отпускает, обрывая ладонью, бережно прижавшейся к щеке, и тогда я выключаюсь. Все вокруг застывает. Закрываю глаза и все оживает.
- Дидье...
Он зовет меня откуда-то из далека и его голос становится все тише и тише, пока совсем не исчезает. Я открываю глаза и смотрю в пустой потолок, на котором уже нет пляшущих солнечных зайчиков. Солнце стало мокрым и его повесили на веревочке. Дамиан. В кровати я один. Скручиваюсь калачиком и снова закрываю глаза. Мне больно. Потому что я не хотел, чтобы он знал. Только не он. Сохранить себя чуточку лучше в глазах другого человека, чем ты есть на самом деле. А реальность... от нее не сбежишь, но по нашему желанию содержимое можно сделать как горьким, так и сладким.
Есть такие ситуации, города и люди, которые заставляют тебя возвращаться в прошлого себя, которого ты ненавидишь всей душой как самого злейшего врага, соседского мальчишку, который был в два раза сильнее, а потому всегда доставалось именно тебе. Сейчас, лежа в ворохе смятого, на половину сползшего на пол, постельного белья, которое еще хранило тепло и запах его тела, я думал о том, что снова стал беззащитным, жалким и уязвимым. И это удалось только одному человеку, которого я теперь уже ненавидел всей душой.
Выходя из спальни, я натыкаюсь на Реми. Он стоит и курит в коридоре. И смотрит на меня. Черт!
- Как спалось?
- Отлично.
- Конди...
- Я знаю.
Мы какое-то время молча смотрим друг на друга, а потом начинаем ржать.
- Блин, ну вы даете.
В коридор выползает помятый Жанвье, после чего к нам «покурить» присоединяется Таде. Наигранная актерская экзальтация мне сейчас необходима как воздух и вместе с тем с вдыхаемым дымом я чувствую, как уровень никотина в крови повышается.
- Кстати, Конди, ты что сегодня спал с Дамианом?
От этой фразы меня не просто переклинивает, а начинает колотить так, что я сползаю по стенке на пол – это финиш. Мой смех кажется по-настоящему искренним и, наверное, безмятежно радостным. Первое действие.
- Что-то не так? – интересуется Таде.
- Утро, а ты уже обкурился? – Жанвье улыбается, но я вижу на дне его глаз легкое беспокойство.
- Да ладно, сами по парам в отдельные апартаменты, а нам ютиться по углам. – Реми тушит сигарету об полупустую банку с колой – Кстати, Таде, ты бы сказал Ваниль стонать потише, все-таки у нас тут не Виндзорский замок с привидениями, а то я который раз не высыпаюсь.
- Ох, еще-еще! Выше, дальше, глубже, сильнее, быстрее! – томным голосом подвыл Жанвье, за что получил предупреждающий тычок в бок от невозмутимого Таде.
- А надо медленнее, нежнее, чаще... – к нам в коридор выплыл заспанный Ваниль, в одном только полупрозрачном одеяле, а я отметил про себя, что еще одного мозгосносного стриптиза мне сегодня не пережить. В знак приветствия он ткнулся носом Таде в шею, после чего поднял лицо и нежно провел губами около самой сигареты, делясь вкусом. Убрав сигарету, Таде вернул поцелуй в припухшие ото сна губы, с наслаждением истинного гурмана лаская покорный рот языком, а мы все замерли, являясь свидетелями столь откровенной провокации. Первым не выдержал Жанвье:
- Мальчики, мы вам не мешаем, нет?
- Завидуй молча, - выдохнул Ваниль, покорно приоткрывая рот и захватывая губами протянутую Таде сигарету.
- Боже, дай мне силы! Я не могу на это смотреть, - Жанвье мученически возвел глаза к потолку, когда Ваниль в очередной раз глубоко затянулся и вернул сигарету Таде... в рот. – Не смейте у нас на глазах этим заниматься!
- Чем? – Невинно осведомился в ответ блондин, но его фиолетовые глаза прямо-таки светились торжеством, а следующий вопрос был пропитан сочувствием – Что, опять поссорились с Ивелин?
Тут вмешался Реми:
- Ладно, я на выход, а то здесь становится жарко. Конди, ты со мной?
Я посмотрел на него снизу вверх и до меня только сейчас дошло, что я так и продолжаю сидеть на полу. Фак, ноги затекли. Кое-как поднялся, с трудом сохраняя равновесие:
- Только куртку возьму.
Вернувшись в спальню, взял валявшуюся на полу одежду и только собрался выйти, как мое внимание привлек металлический блеск в ворохе подушек на кровати. Подойся ближе, я отодвинул одну из них в сторону. Перед глазами все качнулось и поплыло, затуманивая разум, застилая глаза - от злости и досады на себя. Так значит вот для чего был весь этот цирк... На простыне, поблескивая белыми камушками, образующими сложный платиновый узор набегающих волн или огня, лежала изящная и слишком знакомая зажигалка.
По стене плавали фиолетовые и зеленые блики, отсвечивающие от хрустального шара, отражающегося в зеркале потолка. Такие же шары, только поменьше, наполненные водой и блестками, висели над каждым столиком по периметру всего клуба. Само заведение было оформлено в восточном стиле, но у меня почему-то создавалось впечатление, что это был огромный аквариум, только вместо экзотических рыбок были мы сами.
Все обычно, как всегда. Только к нашей компании сегодня подсаживается слишком много народу. Они все весело и громко смеются, пытаются перекричать громкую музыку, показаться классными и крутыми, а главное, своими. И в этом шуме, калейдоскопе сменяющихся лиц и быстрого пульсирующего света, уже не отличить знакомых от чужих, только головная боль отдается давящим покалыванием в висках, вызывая устойчивое чувство тошноты, а вся эта надуманность и наигранность сюрреализма всегда раздражала.
Реми показывает мне конверт и я, кое-как выкарабкиваясь на поверхность из глубины дивана, встаю и, пошатываясь, медленно иду вслед за ним в туалет. Шум в ушах, голова кружится, ноги отказываются работать, перед глазами все расплывается и никак не удается сфокусировать взгляд.
Пока он достает из кармана конверт, я провожу пальцем по стеклянной полке над раковиной, в голове блаженная пустота и боль. Реми высыпает некоторую часть содержимого конверта, после чего растирает клубной карточкой комки и разравнивает дороги. Прямо в рай, потому что мы уже в аду.
- Ты первый.
Он протягивает мне купюру и я наклоняюсь, только перед тем, как втянуть ноздрями воздух, мой взгляд падает в зеркало, где отражается только часть туалета и дверь. Я рассматриваю отражение, но никак не получается найти свое лицо.
- Конди, ты в порядке?
- Да, я хочу еще.
- С ума сошел?
- Мне надо. Никак не получается расслабиться... – я порю еще какую-то чушь насчет того, что очень устал, не высыпаюсь и все время холодно, а еще это постоянное напряжение и отсутствие аппетита, предлагаю Реми присоединиться, но он говорит, что пас. Хлопает меня по плечу и выходит, а я раскатываю еще две тонкие линии и убираю их поочередно левой и правой ноздрями, давая всосаться в носоглотку. В сознании всплывает всего одна строчка: «Мы все здесь одни. И мы - мертвецы». Улыбаюсь, почему то становится очень смешно. Ощущение такое, как-будто все внутри стекленеет и эта бесконечная ночь бесконечно себя повторяет. Смотрю на свое отражение и вижу, что у меня дрожат губы. Они необычно белые, даже какие-то синие, под цвет волос и глаз. И этот кожанный ошейник с маленькими острыми шипами сейчас непривычно давит - так, что я задыхаюсь, чувствуя, как болит шея, даже больно глотать. Судорожно царапаю тонкую нежную кожу, но срываю его с себя, и он выскальзывает из рук, с легким звоном падая на пол.
Стучу зубами, но мне не столько холодно, сколько страшно, потому что больше нет этого опьяняющего чувства веселья и расслабленной легкости после.
- Ад.
- Но здесь ты можешь наслаждаться интересным обществом, тогда как рай населен одними только занудами и неудачниками.
А вот и мой персональный наркотик, вызывающий зависимость, убивающий тело и губящий душу.
Дамиан отлепляется от косяка и медленно идет ко мне. Вернее, это всего лишь его отражение, но я боюсь обернуться, желая, чтобы это взаправду оказалось не более, чем лишь моей неудачной галлюцинацией. А уже через мгновение я слишком явно чувствую его напрягшейся спиной, какой он горячий и живой. Растягиваю непослушные немеющие губы в улыбке:
- Чтобы осознать ад и его красоту, сначала нужно все это потерять. Достаточно даже просто забыть, чтобы однажды этого всего стало недоставать. Это неизбежно. - добавил я, облизывая пересохшие губы.
- Ты этого хочешь?
Горячее влажное дыхание Дамиана, с примесью сигаретного дыма и паров спиртного, обжигает шею, а его кожа пахнет так сладко... раем.
- Да.
Не знаю на какой именно вопрос я сейчас даю ответ, только мне непривычно больно и не могу сделать вдох полной грудью, от чего дыхание сбивается и вырывается судорожными толчками вздохов. По телу, несмотря на странное болезненное возбуждение, растекается знакомая расслабленность и притупляется чувство самосохранения, а с ним и здравый смысл, осторожность, когда даже синтетический адреналин становится самым опасным наркотиком без правильного режима дозирования. Реакция типа «бей или беги», из симптомов чрезмерное повышение АДа в крови, состояние «на кончике иглы».
Дамиан не спешит и сейчас даже я почти не уверен, а понять что творится у него в голове почти невозможно... или хотя бы просто в душе. Сейчас я вишу на самых кончиках его пальцев, а он лишь не спеша с задумчивым видом, слегка хмурясь и что-то сейчас решая для себя, неторопливо проводит по моим выпирающим ключицам, там, где воспаленная кожа с маленькими капельками выступающей крови. По моему телу пробегает легкая дрожь, а из беспомощно приоткрытого рта вырывается хрип, в то время как я судорожно дышу, пытаясь сглотнуть и вернуть сумасшедше бьющееся сердце из горла обратно в грудь.
- Однажды потеряв, ты больше никогда не сможешь вернуться. Неужели это знание стоит такой цены?
Шум в ушах, холодный пот, его щека касается моего виска и я разворачиваю голову, чтобы ответить, но... похоже, что я просто пока не придумал правильный ответ. На его лице снова все та же привычная самодовольная улыбка, но я неожиданно для самого себя нежно прикасаюсь к его губам, и они застывают. Это даже не поцелуй, а просто прикосновение, а я уже шепчу, одними губами, позволяя многообещающей улыбке скользнуть на мое лицо:
- Всегда есть что-то такое, что бесценно, в то время как цена только ограничивает.
Я не буду сейчас читать ему лекцию о душе, смысле жизни и Боге. Просто потому, что делать это в моем теперешнем состоянии – это кощунство и осквернение. Asebeia. А сами слова не вызовут ничего, кроме бесконечного сомнения, что тоже является разновидностью «кражи святынь».
- На тебя эта гадость действует странно.
Смеюсь. Вот и все, точка. Но ты прав... сейчас не время. Может быть когда-нибудь потом... Ты интересный собеседник, Дамиан.
Я выхожу из туалета и чувствую, как постепенно все глубже и глубже увязаю в поле. Возвратившись на танцпол, стою, рассматриваю окружающих и хлюпаю носом. Да, видок у меня что надо, но сейчас уже легче. А вон и свои... Плюхаюсь на диван рядом с Барб. Краем сознания отмечаю, что Таде и Ваниль куда-то свалили, но тут под ногами раздается хруст и я вижу осколки битых стаканов. Похоже, без скандала здесь не обошлось. И будто в подтверждении, взгляд останавливается на диване напротив, где сидит Дамиан... и еще какая-та незнакомая девушка. Все ясно. И почему-то сейчас, в первый раз за все это время, мне жалко Ваниль. Потому что он по-настоящему любит...
So you figure that you’ve got him all figured out
He’s a sweet talkin’ stud
Who can melt a girls heart with his pout
He’s the kind of lover that the ladies dream about
He’s got plenty of cash
He’s got plenty of friends
He drives women wild
Then he drives off in a mercedes-benz
He’s got a long wick with a flame at both ends
He’s hot
Апатично откидываюсь на спинку и прикрываю глаза. Мать их, я так устал. Мне уже все равно, даже то, что эта девчонка так открыто вешается на Дамиана, но ему, похоже, все это нравится, раз он не пошлет ее куда подальше. Черт! Да это парень! Широко распахиваю глаза, пытаясь определить принадлежность к какому-либо полу. Тут бы не помешал тест ДНК. После нескольких минут разглядывания, я все-таки прихожу к выводу, что это определенно парень, очень андрогинный и сексуальный, но парень. И он флиртует!
But don’t let him go
Just give him a chance to grow
Take it easy, take it slow
And don’t let him go
Вяло поддаюсь вперед, но тут же падаю обратно. Какое-то время пытаюсь гипнотизировать этого парня, повторяя про себя что-то вроде мантры: отлеписьотнегоурод, отлеписьотнегоурод, отлеписьотнегоурод... Да мне все равно, пусть хоть прямо тут и трахнутся! Закрыть ресницами неожиданную детскую обиду и глупую гордость, потому что только каких-то полчаса обратно в туалете... Фак!
He makes you so angry
He makes you so sore
The weight may be worth it
But how can you wait anymore
When you’re wonderin’ what you’re waitin’ for
Baby I don’t know
Отчаянно херово, в горле стоит странный комок и хочется плакать от обиды. Но я сомнамбулически продолжаю повторять про себя, что мне все равно. Жил же как-то Дамиан до меня и имел таких, отличающихся только именами, по десять раз на день. А любовь... любовь - это фейк, так - одноразовое развлечение. Часто дышу, ищу свою роль, в полнейшей прострации смотрю куда-то сквозь них и не без усилий прислушиваюсь к болтовне Барб. Вяло-созерцательных открытий мне на сегодня хватило.
But don’t let him go
He just needs a chance to grow
Take it easy, take it slow
And don’t let him go
Don’t let him go…
После третьего по счету коктейля, нега расплывается по всему телу, я потягиваюсь и проваливаюсь в глубину дивана. В голове еще какое-то время шумит, но потом даже это притупляется. А потом играет новый модный микс, где среди беспорядочного и бессмысленного набора звуков сознание улавливает всего одну строчку: Я еще успела всей душой возненавидеть тот рай, где каждый остается один...
Похоже, что это и был правильный ответ.
4 Глава
Мы бросали свои сны в океаны
Мы устали строить странные планы
Бесполезно время давит на плечи
Каждый новый день сдвигая на вечер
Это где-то может плохо но просто
Это где-то может скучно но точно
Расскажи мне только будь откровенным
Сколько нужно нам любви внутривенно. (с)
- Ненавижу, ненавижу, ненавижу...
Ваниль мерно раскачивается из стороны в сторону, обхватив голову руками, но даже так я вижу, что он плачет. Господи, ну зачем же ты делаешь себе больно?...
Я могу быть лишь посторонним наблюдателем, всегда им был, сколько себя помню - с того момента, как мы встретились. Еще я не должен мешать, мешать ему себя мучить, потому что только это его и спасает. А мне с каждым разом все сложнее и сложнее успевать...
- На, выпей. - протягиваю кружку и жду, пока он сделает пару глотков, после чего сухо закашляется и резко вскинет голову, а я как-будто падая с огромной высоты, на мгновение испытаю чувство невесомости и остановившегося дыхания с аритмией сердца, погружаясь в его невозможно большие, с расширившимися чернильными точками зрачков, глаза. Они притягивают меня пугающе неотвратимо, как земля или асфальт при падении с небоскреба - уже нет выбора, но перед этой стремительной неизбежностью это и неважно, потому что на преодоление этого огромного притяжения я потратил все оставшееся у меня время. Да разве не это и есть вся наша жизнь - затяжной прыжок в одном только направлении?...
Ваниль может быть сколько угодно дерзким, острым, упрямым, своенравным, но сейчас это всего лишь ребенок. Этот его отрешенный взгляд пугает больше всего, когда кажется, он навсегда останется в каком-то другом мире и больше никогда не посмотрит на меня осмысленно, как тогда, когда впервые пришел ко мне. Сам. Это была очередная ссора с Дамианом, слишком частая и обычная для нас всех. Но в тот раз все было намного серьезнее - Дамиан сказал, что устал и хочет разорвать их отношения. Слишком предсказуемо, с учетом того, что у него постоянно менялись партнеры, каждый из которых мог надеяться на одну ночь, а если повезет, то и еще на пару встреч. Мы к этому давно привыкли, наш лидер всегда был игроком и чувства других его мало интересовали, но Ваниль был другим, одним из нас, и он не собирался сдаваться так просто. Сам первый приходил, всегда первый извинялся, слишком сильно хотел с ним быть, но в тот единственный раз он сломался. Ничего такого, просто переспал с одним завсегдатаем тусовки, что вообще не было проблемой при его то внешности и данных. Но все имеет свои последствия и цену, даже нелепый на первый взгляд проступок в порыве отчаяния и страха. Первое: Дамиан так и не принял Ваниль назад, хотя и не узнал об измене или, скорее, это его совсем не интересовало. Второе: Он заболел. Лихорадка, сухой кашель, слабость и частая головная боль, вперемешку с раскаянием и попытками удержать любимого человека, вернуть все то, чего никогда не существовало. А я... я мог только благодарить Бога за то, что Ваниль нашел в себе силы прийти ко мне, потому что я верил - все теперь будет хорошо, он скоро успокоится, сдастся и забудет Дамиана. У меня было самое главное и важное оружие в борьбе за: любовь, любовь с самого первого взгляда, когда я только пришел в компанию, а потом остался - только ради него.
Но, как позднее оказалось, я опоздал. Все имеет свою цену и срок, даже все то, о чем ты мечтаешь - находясь у другого на ладони, оно может сломаться не от силы сжатия кулака, а от простого дуновения ветра. Я мог только проклинать всех и вся за то, что Ваниль не пришел ко мне раньше. Этот ублюдок, он заразил его и то, что казалось обычной простудой и недомоганием, превратилось в приговор. В заключении врача было сказано, что это лишь переутомление из-за стресса и усталости. Я сам дал ему прочесть. Но иногда реальность это не только то, что расстилается прямо перед глазами, а иллюзию так легко купить.
Согнувшись пополам и обхватив низ живота руками, Ваниль тихонько всхлипывает, а я осторожно приседаю рядом, бережно накрывая ладонью золотистую макушку. Почему-то сейчас я уверен, что никогда больше не испытаю такого чувства узнавания чего-то самого родного и близкого.
- Таде, поцелуй меня... - он мог бы просто подумать и я бы сделал, но вместо этого просит. С невыразимой нежностью касаюсь его соленых губ своими, причиняя себе боль, но я уже привык. Это повторяется так часто, что перестает иметь значение, только вот боль, притупляясь, совсем не уменьшается.
Малыш, почему всего одна ошибка нам стоила так дорого? Нам обоим...
Он обхватывает меня за шею и притягивает к себе, а я в последний момент еле успеваю, не расплескав, поставить кружку на пол.
- Все хорошо... - выдыхаю в его губы и убираю со лба выбившуюся мокрую прядь. В такие моменты мне хочется, чтобы утро никогда не наступало...
Не спеша расстегиваю его рубашку, а он смотрит на меня этим затуманенным взглядом, следит за каждым движением... возможно, я уже давно сошел с ума и все это просто сон, и с первыми лучами восходящего солнца нас уже не будет. Как было бы хорошо...
Провожу пальцами по нежной коже, отслеживая капельку пота и краем сознания отмечая, что он похудел еще больше. После чего наклоняюсь и обвожу языком выпирающие косточки ключицы, облизываю нежно-розовую бусинку соска, втягивая в рот и вызывая приглушенный стон. Не могу не улыбнуться - такой чувствительный, всегда так остро реагирующий на каждое прикосновение. Знал ли Дамиан, какое сокровище ему досталось?
Душный и дурманящий воздух спальни, обнаженное тело Ваниль, слабо светящееся в темноте. Его налившиеся кровью соски, и я облизываю языком розово-коричневые шелковые кружочки вокруг них, после чего беру губами отвердевший сосок и нежно начинаю посасывать, слегка покусывая и прихватывая зубами в ответ на участившееся тяжелое дыхание. Он закидывает голову на спинку дивана и его шея сейчас такая беззащитная, а эти сладострастные полустоны-полувсхлипы не дают ответа - что он сейчас испытывает? Боль наслаждения или наслаждение болью? И имеет ли это хоть какое-то значение, когда перед глазами, прикрытыми чуть подрагивающими длинными ресницами, стоит всего один человек.
Подхватываю под коленкой ногу и кладу на свое бедро, давая возможность полуобнять меня за спину, а он лишь выгибает спину и закрывает глаза в предвкушении, раздвигая ноги еще шире. И я чувствую, как горячо у него между ног, слышу, как он начинает громко стонать. А мои пальцы, исследующие его бедра, уже все в смазке.
Закидываю его бедро себе на плечо так, что теперь мне удобно вылизывать языком самый низ прохладного плоского живота, где начинаются завитки светлых жестких волос. Ваниль обхватывает меня за шею и, притянув к себе, жадно целует, проникая языком в самую глубину влажного и теплого рта.
Оторвавшись от его губ, я наклоняю голову и обхватываю горячую скользскую головку губами, после чего начинаю нежно посасывать, одновременно обводя языком и скользя вверх-вниз, не забывая ласкать и маленькую бархатную дырочку на самом конце.
- Таде...
Протяжный стон Ваниль - он уже на пределе, впивается ногтями мне в плечи и запутывает пальцы в волосах, бездумно причиняя легкую саднящую боль, а я продолжаю сводить его с ума, ни на секунду не отрывая взгляда от лица.
- Черт, Таде! - тут он неожиданно вскидывается и пытается свести ноги - Ты опять без презерватива...
Затем утомленный падает обратно на ворох подушек, а я лишь улыбаюсь:
- Тебе неприятно?
Вместо ответа он приподнимается и, бесцеремонно раздвинув ноги, садится мне на колени, так что головка моего возбужденного члена упирается ему в пупок.
- Дурак, - едва различимый шепот, и я кладу руки ему на бедра, нежно лаская тонкую кожу, а Ваниль, наклонившись, начинает не спеша целовать мои соски, вот он уже добрался до шеи, мочки уха... кусает их, слегка царапая плечи и грудь. Я лишь шумно выдыхаю, выводя потенциально бесконечные линии из прикосновений на его узкой спине, плечах, талии - в бесконечности пространства и бесконечности времени, которое никогда не сможет завершиться. Хотя это пугает, но я уже давно не строю в своих мечтах уютный конечный мир, потому что все, что мне надо, все, что я когда-либо хотел и мог желать, сейчас находится в моих руках. А что было до сотворения мира и что будет после конца света... мне это глубоко безразлично, ведь наша история - она здесь и сейчас.
Опускаю руки на его ягодицы и развожу половинки в стороны. Ваниль со всхлипом втягивает воздух и прогибается, откидывая голову назад и я чувствую, как его густые шелковые волосы ласкают мои колени.
- Ты ведь опять ел мятную конфету? - я в ответ искренне смеюсь, потому что знаю, что Ваниль любит эти ощущения - мягкое покалывание и жжение в головке, вызывающее небольшой прилив крови, а мне нравится его дразнить, пусть совсем редко и только в такие моменты как этот...
Не успеваю отследить тот момент, когда он привстает и сразу резко садится, лишь чувствую как на какой-то момент от нахлынувших ощущений останавливается дыхание и из головы уходят последние мысли. По закатившимся зрачкам и стонам, доносящимся из такого сладкого полуоткрытого рта, я понимаю, что на этот раз это продлится совсем не долго и мы оба уже на пределе. Ногти Ваниль глубоко впиваются в мое тело и он весь вжимается в меня, упираясь твердыми сосками в грудь и дрожа. Я же, придерживая за ягодицы, начинаю медленно поднимать и опускать его на свой член.
- Аааа... - Ваниль, блаженно прикрыв глаза от удовольствия, полностью отдается мне, наслаждаясь моей силой и лаской. А я то увеличиваю движения, резкими и быстрыми толчками входя в него, то наоборот, останавливаюсь, вынимая член почти полностью. Очень скоро стоны Ваниль переросли в хриплые ломающиеся крики, он исступленно извивался на мне и стонал, теперь уже полностью откинувшись назад и почти касаясь пола. В какой то момент мне показалось, что если он не перестанет вот так вот дергаться, то я его уроню, потому что мы все мокрые и чтобы схватить его покрепче, мне надо оставить на нежной коже синяки. Наклонившись, я подхватил Ваниль и крепко прижал к себе, вылизывая прыгающие в конвульсиях наслаждения соски. Это стало последней каплей и, изогнувшись в моих руках, Ваниль задрожал, со всхлипом утыкаясь мне в плечо, после чего обмяк и почти не дышал, лишь часто вздымающаяся грудь говорила о том, что он в сознании. Истома сладко разлилась по всему телу и, казалось, я мог провести так целую вечность...
- Таде, - такой тихий шепот, что сначала мне кажется, будто послышалось, но Ваниль поднимает голову и, по слишком блестящим в темноте глазам, я понимаю - он плачет.
- Что, малыш? - с грустной улыбкой провожу пальцем по его щеке, пытаясь успокоить, но добиваюсь прямо обратного эффекта - слезы из глаз катятся так быстро, что я не успеваю их вытирать. Наверное, я понимаю... Просто по-другому нельзя.
- Я... спасибо, - Ваниль резким движением вытирает мокрые щеки и старается мне улыбнуться, а на заднем плане рассеянная мысль, что он благодарит совсем не за хороший секс. Но сейчас, когда его лицо неожиданно светлеет, я думаю о том, что прощание со всем сущим не кажется больше чем-то страшным, чего следует избегать. Каждый день, превращающийся в тяжелое испытание, и иногда даже ночь... все это неважно, потому что я сделал свой выбор. Целое не больше половины. В конце концов, мы все уже давно мертвые, и понять это можно только в такие вот моменты, когда тебе больше всего, до безудержных рыданий и безумного, разрывающего душу на части, крика, хочется жить...
5 Глава
Я даже не знаю, почему мне страшно.
Если б я был моложе, это было бы важно?
Чувствую, как стены становятся больше
Эта клетка не сможет удержать меня дольше.
Ты не мечтал, ты жил внутри, а не снаружи
Они смогли заставить тебя думать, что ты хуже
Всё поменялось, но лишь запуталось сильнее
И не прорваться через стены оскорблений
Я не боюсь того, что будет завтра
Я лишь себя боюсь,
Как будто всё внутри пылает
И я на мир смотрю сквозь чьи – то глаза…
Я не думал, что скажут мне «быстрее»
И я не верил, что затормозить сумею
Все так любят быть под давлением,
Но я – то знаю, они ждут крушения...
(Sr-71 – Tomorrow)
Последние пару ночей я спал при включенной лампе – такой слабый приглушенный свет, но даже его достаточно. Потому что мне страшно, и этот страх – он заполняет до самых кончиков волос каким-то животным ужасом, когда кажется, что ты смог бы пережить даже дикую боль, но не это чувство, как-будто та леденящая темнота, что отчаянно таится по углам, выползает именно из тебя. И вместе с этим чувство безысходности от осознания того, что утро, которого ты так ждешь, никогда не станет спасением, оно лишь спрячет темноту до следующей ночи. Все, о чем ты только можешь мечтать, это чтобы «завтра» длилось вечно, завтра, где ночь измерялась бы «чуть-чуть».
Я пропустил пару сборищ в клубе, но сегодня был четверг, а это значило, что все собирались на квартире. Признаться честно, мне до сих пор было хреново, настолько, что все эти дни я пролежал без движения в кровати, прячась под одеялом от слишком яркого утреннего света, а ночью клацая зубами от темноты. Есть не хотелось, только справлял нужду и все. В остальном все было совершенно параллельно, потому что даже если и скажешь родителям, так они только наорут, а тебе и так хреново. Сегодня я решил встать. Нашел в аптечке "Реланиум" и выдавил на ладонь несколько зеленоватых таблеток, после чего запил парой чашек черного кофе без сахара. Я устал спасать себя.
Ноги путаются при ходьбе, головокружение, атаксия, апатия... и чувство страха глубоко внутри. Все побочные действия жадного прожигания жизни и простого желания жить – сейчас, в такое вот утро, когда ярко светит солнце и поют птицы, а лицо обдувает прохладный нежный ветерок. Только все это на одно мгновение, пока не дойдешь до знакомого подъезда и не поймешь, что опять тупик, а внутри уже рождается и начинает расти знакомая мерзкая боль - осознания того, что теряешь что-то очень важное, но это твой путь, твоя линия жизни, где впереди одна гладкая дорога. Может быть и в никуда. И пока поднимаюсь по лестнице, отсчитывая каменные ступеньки и слепые матовые окна, пока чувствую спиной и плечами горячие полосы, в голове крутятся строчки: «Алкоголь слегка горчит, день прошел – и день убит. Захудалый музыкант на мосту моей жизни заиграл пустоту». Где я мог это слышать? Бессмысленный набор слов или возможная реальность, одна из.
С легким удивлением толкаю незапертую дверь. Прохожу в прихожую и, как был не раздеваясь, иду в глубь квартиры. Накатывает какое-то непонятное чувство, но я делаю шаг за шагом вперед, пока не замираю на пороге спальни...
- Привет.
Дамиан, обнаженный в ворохе смятых простыней, одеял и подушек. Сразу же гашу готовое подняться со дна чувство мутной обиды. Проехали...
- Он еще здесь?
Не дожидаясь ответа, исчезаю на кухне, где на столе беру первый попавшийся стакан и наливаю ледяную воду из под крана, чтобы осушить одним глотком.
- Почему «он»?
- Ты же, кажется, перешел на мальчиков.
Надоело играть словами, теперь эта игра кажется такой пустой и детской, хотя... разве игры бывают взрослыми? Подставляю под текущую из крана струю рот и глотаю проточную воду.
- Отравишься.
- Угу, - а про себя думаю: не дождешься. А еще, что за пустая трата времени – пытаться свести счеты с жизнью, когда ты и так уже мертв. Хмыкаю и в упор смотрю прямо на Дамиана. Черт!!! Да он голый!!!
Отхаркиваюсь от воды и задыхаюсь, стараюсь выровнять дыхание, чтобы отдышаться. Ублюдок. Вместе с этим словом сплевываю в раковину тягучую слюну и вытираю рот рукавом.
- Плохо себя чувствуешь?
- Плохо себя чувствуешь... – передразниваю его интонацию – ты, а мне просто жарко.
- Ну-ну...
Дамиан улыбается, причем так искренне, что я почему-то судорожно сглатываю. Мы на какое-то время застываем, после чего он делает шаг вперед, замирая на расстоянии вытянутой руки, а я решаю, что мне пора... хотя бы в другую комнату, но не могу оторвать взгляд от этого совершенного гибкого тела, невероятно горячего и влажного. Лучше смотреть в пол, но так добраться до двери и не напороться на Дамиана в центре кухни практически невозможно.
- Ты сегодня какой-то нервный, - он осторожно подкрадывается как кошка, усыпляя мурлыканьем мое внимание, в то время как я стараюсь не дергаться по пустякам и попытаться расслабиться. Дамиан просто пугает, наслаждается моей нерешительностью и сомнениями... Он не может сделать ничего плохого, потому что это Дамиан... тогда откуда это смазанное, неясное и раздражающее ощущение надвигающейся катастрофы?...
- Где остальные?
- А кто тебе сказал, что здесь есть «остальные»?
Он еще не успевает договорить, как я резко дергаюсь в сторону двери, но лишь больно ударяюсь затылком об угловатую стену. Блядь!
- Куда-то собрался? – интересуется мне прямо в лицо, буквально обжигая дыханием, прижимает ладонь к лицу, на что я лишь крепче стискиваю зубы.
- Покурить, а ты против?
- Куда же больше, ты и так уже выглядишь как покойник.
- Просто не высыпаюсь, хотя выгляжу я как обычно. Так, наверное, выглядят все люди. - сердце трепыхается где-то у самого кадыка – Твою мать, Дамиан, может отпустишь?!
Делаю рывок в сторону, но он продолжает меня держать, с каким-то убийственным спокойствием смотря в самое лицо. Мне страшно...
Не знаю, сколько времени мы стоим напротив друг друга. В тишине комнаты слышится лишь мое учащенное дыхание и сердцебиение, или мне кажется и этот стук только в висках. Дамиан же совершенно невозмутим, лишь какая-то мрачная решимость в уже по знакомому расширившихся почти в четыре раза, пульсирующих зрачках, так что его глаза кажутся почти черными. А потом по одному только движению губ, не согласовывающемуся со странным тревожным взглядом, будто в этот момент он не верит сам себе, я различаю слово «Беги» и срываюсь с места, выскальзывая в коридор. Только бы успеть, а потом мы вместе посмеемся, да я первый буду хохотать и удивляться, как легко он смог меня напугать... Перед этим обязательно что-нибудь разобью или сломаю этой сволочи, чтобы он больше никогда так не делал... Сука! Вдох. Ненавижу! Выдох...
Из горла вырывается судорожный всхлип... и я неожиданно падаю, в секунде от порога, в миллиметре от тянувшейся к ручке двери руки.
Черт, я за что-то зацепился! Приподнимаюсь на локтях, пытаясь справиться с внезапной слабостью в виде тошноты и головокружения, уже чувствуя на языке знакомый режуще-сладкий привкус рвоты.
- Ты не успел, - Дамиан стоит в шаге от меня и теперь я догадываюсь, что или кто послужил причиной моего падения. Я ошеломленно смотрю на его такое знакомое спокойное лицо, а внутри все застывает от напряжения, страха и решимости. Очень плотно сжимаю губы. Только не начинай паниковать, но в голове что-то замыкает и я просто жду, когда он ко мне подойдет.
- Чего ты хочешь?
Смеется. В первый раз слышу, чтобы он вот так вот смеялся, и от этого мне становится по-настоящему жутко.
- Неужели не догадываешься? – настолько искренний интерес в голосе, от чего меня просто передергивает и я большим усилием воли сдерживаясь, чтобы не сорваться на рваный крик, заставляю себя говорить как можно спокойнее.
- Ты сошел с ума...
- С такого yма, как y меня очень тpyдно сойти, - Дамиан снова протягивает руку, почти касаясь моей щеки и, на мгновение, внимание приковывает маленькая татуировка голубой розы на подушечке среднего пальца, а потом я резко вцепляюсь в его ладонь зубами, чувствуя во рту металлический вкус крови. Животный инстинкт и нет времени думать, потому что надо вырваться и бежать, чтобы избежать любой ценой. Совсем не к месту вспоминаю, что когда-то читал про ящериц, которые иногда способны и сами нападать на врага. Кусая, они крепко стискивают зубы, закрывают глаза и, расслабив тело, повисают в состоянии своеобразного транса. Зачастую легче бывает сломать животному челюсть, чем заставить его ослабить хватку...
Резкая боль пронзает шею, а рука Дамиана плотно хватает за волосы, с ломким хрустом отводя голову назад.
- Что-то ты слишком часто куришь... – жалящий шепот прямо в ухо заставляет поежиться от мурашек, перед тем как меня откидывает в сторону и я больно ударяюсь затылком о стену.
Сейчас я не мог толком рассмотреть его лицо, у меня все смешалось и в глазах, и в голове. Я только чувствовал эту злость, не имеющей никакой логики, от которой внутри все протестовало и, одновременно, немело, сжимаясь в тугой комок, застревающий в горле. Раздражение, боль, обида, как ответ на действия Дамиана и глупые детские слезы разочарования, потому что уже больше почти не было сил кричать до последних слов... снов, иллюзий...
С усталой, почти нежной улыбкой, Дамиан наклоняется к самому моему лицу, грея и пачкая лицо своей кровью, а я думаю о том, что даже с улыбкой бога он остается ничтожеством. Ненавижу...
- Не надо...
Что-то вибрирует в самой глубине, и эта вибрация болезненно сливается с натянутой струной страха и все возрастающего отвращения внутри меня. Вместе они создают какой-то дикий мотив, достигающий самых кончиков пальцев и заставляющий мелко подрагивать прокушенные губы. И это ощущение настолько невыносимо, что я почти теряю сознание. С какой бы радостью я включил сейчас свет, чтобы только уйти от этого кошмара...
- Тшшш, может быть тебе даже понравится, - Дамиан скользит полураскрытыми губами вдоль линии подбородка к мочке уха - Все будет хорошо...
Нет и уже никогда не будет. Никогда не будет. Холодная волна страха затапливает сознание, сжимает сердце, и, чтобы защититься от этого кошмара, я со всей силы впиваюсь ногтями в ладони, погружаясь в плоть чуть ли не до самой кости, желая разорвать себя. Дамиан?...
Вдруг он, будто резко передумав, дергает меня на себя, впиваясь зубами в нижнюю губу, а мне ужасно жарко и больше ничего нет, только горячий солоноватый вкус от капелек пота и окончательно прокушенной губы.
- Ммм...
Упираюсь ему в плечи, с силой отпихивая от себя и извиваясь всем телом, но силы слишком неравные, пальцы все время запутываются в тяжести волос. А его прикосновения, раздробленные краткими паузами, заставляют замирать на каждом вдохе и отчаянно пытаться проснуться, снова и снова зажмуривая глаза и стараясь не поломать ногти, ритмично впивающиеся в раскрытые ладони.
Все смешалось: Язык, вылизывающий впадинку, пробующий на вкус так откровенно и жадно... Боль отчаяния и слезы слабости... Успокаивающие ласки и стон, переходящий в хрип, чтобы затем оборваться...
Выворачивает на изнанку в ломке, сгибает в эпилептическом припадке, только сейчас гораздо страшнее, потому что это ломка души. Затухающее отчаянье, где дальше только пустота. Актуальная бесконечность раз и навсегда реально завершенная в одном этом моменте, существующая где-то на самых кончиках искусанных пальцев, слепо царапающих свои же плечи, шею, и оставляющих красные отметины на теле, но не равная ничему определенному. Потому что себе причинить боль всегда легче, потому что нельзя игнорировать время, пренебрегая инвариантностью событий и не бояться пугающей своей необозримостью, неисчерпаемостью, неуничтожаемостью и несоздаваемостью рефлекторной пустоты на дне его глаз.
В какой-то момент все происходит слишком быстро - по-видимому Дамиану надоедает мое полуобморочное состояние бревна. Все вдруг начинает раскачиваться и плыть, будто ты едешь на поезде, только очень скоростном, поэтому вокруг все смывается, превращаясь в один сплошной комок, подступающий к горлу и не дающий дышать. Кажется меня тошнит, потому что Дамиан зло ругается, вздергивает меня как куклу и куда-то тащит. Хотя нет, я сейчас скорее больше похож на зомби. Смеюсь, но смех получается беззвучным, только движение губ, все силы давно ушли. А мне сейчас так нужна боль, я хочу ее - тупую физическую боль, убивающую боль другую, ту, которая сжимает грудь, расползаясь внутри багряными пятнами. Боль, из-за которой не жалко на всю жизнь подсесть на иглу: на винт, на опий, героин, только бы всего этого не было...
Он садит меня на кухонный стол и, поддерживая одной рукой, роется в холодильнике, после чего достает кусочек льда и запихивает в рот. Его прохладная рука накрывает лоб, потом он быстро выходит из комнаты, а я сползаю назад, чувствуя спиной ледяную поверхность стола, от чего тело начинает гореть еще больше и по спине пробегает легкий озноб. Слезы подступают к глазам и я облизываю сухие губы, думая только о том, чтобы все это уже побыстрее закончилось. Только само это «закончилось» я представляю весьма смутно...
Дамиан возвращается с каким-то лекарством и пытается влить мне в рот, на что я вяло отворачиваюсь, уже не сдерживая предательских и постыдных слез. Мы ничего не говорим, потому что иногда даже гордости и упрямства бывает в дозе, смертельной для организма. Я просто как-будто со стороны наблюдаю, как он берет меня на руки и несет в спальню на ворох смятых простыней, одеял и подушек и мне кажется, что все это уже было, правда так давно...
- Дидье...
- Я же сказал не... – даже не дослушав, Дамиан поднимает одеяло и ложится рядом, прижимая меня к себе, а мои слова перехватившим дыханием тонут у него где-то в районе плеча. Не знаю, в какой момент я оказался без одежды, только он наклоняется и начинает покрывать поцелуями все мое лицо, губы. Отдельной лаской кончики волос скользят по телу, в след за горячим дыханием. Я хочу возразить, для чего приоткрываю рот, но язык Дамиана тут же проникает внутрь, касаясь моего языка. Уже ничего не чувствую... мне только больно.
Его влажные губы, посасывающие и обхватывающие мои, сменяются ласкающим языком, вводимым в рот и касающимся моего языка. Затем он его слегка прикусывает и начинает сосать, имитируя минет. И все это смотря мне прямо в глаза, выворачивая душу. Когда я опускаюсь на самое дно его зрачков, то просто закрываю глаза и хочу... нет, знаю, что меня больше нет. Все это время он пытался получить мое тело, но трахнул пока только душу – как, не достаточно весомая альтернатива замене?
Руки Дамиана оказываются на моих ягодицах, лаская и сжимая их в такт движения языка, в то время как твердый член трется об мой живот. После этого он спускается вниз и касается языком головки члена. Я не чувствую ничего, но усталое и обессиленное тело, обманутое умелыми ласками, начинает оживать, предательски реагируя на новое для него наслаждение. Немножко поиграв, Дамиан обхватывает ствол целиком, полностью заглатывая и... не отрывая от меня глаз. Дрожь пробивает все тело, а он лишь разводит мои колени пошире, удобно устраиваясь между ног. Он не обращает внимания на то, что мое лицо давно все мокрое и липкое от слез, просто с еще большей жадностью сосет мой член, издавая тихие стоны, а я готов сойти с ума, потому что, оказывается, недостаточно просто умереть... сначала нужно пережить предсмертную агонию. Разве что пе-ре-жить...
- Дамиан...
Не знаю почему, но сейчас, когда я рыдаю почти в голос, мне с нестерпимой силой хочется, чтобы он сказал хоть что-нибудь. Или просто рассмеялся... Подошло бы что угодно, только не звук собственного плача в ушах.
- Прости.
Два пальца оказались у меня во рту, в то время как я непонимающе хлопал слипшимися ресницами. Но уже в следующую секунду почувствовал круговые поглаживающие движения с все увеличивающимся давлением. Тупая боль... почти машинально открылся рот, чтобы... но это было уже не так важно, не так нужно... В мгновение все вокруг вспоролось резкой болью, расходясь рваными краями наружу. Боль, кажется, что я сам стал болью, ничего не соображающий и пытающийся уйти от того, чьей частью стал... Затухающий маленький огонек на самом дне глаз. Настолько широко распахнутые пустые, невидящие ничего кроме белой поверхности потолка, глаза и только бессознательное предчувствие как страх, что где-то там плещется освобождение, заканчиваясь ладонями, упирающимися в кровать. По подбородку стекают тоненькие струйки крови и нет сил бежать назад...
Это продолжается очень долго, очень сильно, очень больно. Но я почти одновременно с Дамианом испытываю такое невесомое и одновременно теплое облегчение, когда он выходит из меня, потому что телу становится чуточку легче... без души. Но это еще не все... Он приникает туда ртом, вылизывая выливающуюся сперму и при этом полностью проникая языком вовнутрь, делая круговые движения, и тем самым снова трахая меня, словно удостоверяясь в том, что внутри теперь абсолютная пустота... раз и навсегда. Своеобразная бесконечность. Но ведь чтобы удалиться в бесконечность, необходимо бесконечно большое время... время, которого у меня нет. Улыбаюсь. Все хорошо, я не утратил ничего ценного, без чего не смог бы жить. Ничего, что бы у меня было...
Ты тоже так считаешь, Дамиан?...
6 Глава
Такой классный день
Я счастлив, что был сегодня с тобой.
Такой классный день
Только благодаря тебе я держусь.
С тобой я забыл себя
Подумал - я другой
Я - хороший.
(Lou Reed - Perfect Day)
Круги на воде – это тоже замкнутый круг. Солнце оно вечно, оно дарует жизнь всему живому и это... замкнутый круг. А все, что за – навсегда недостижимо и невозможно.
Есть ли у души дно или в ней плавает одно лишь говно? Как тогда, чувствую солоноватый привкус крови из прикушенной губы. Только после того, как проснулся один, я понял, что хотел бы чтобы это утро застряло в его руках. Потому что тогда было бы чуточку легче, не проще, но хотя бы теплее. А вместо этого Прозак – маленькая бело-зеленая магическая таблетка. И так много мыслей, который просто разъедают голову, это состояние разбитости, как-будто ты упал с огромной высоты, соскребал остатки с асфальта и пошел дальше. Но я иду дальше, просто потому, что идти мне больше некуда. Плачу, ни с того ни с сего льются слезы, но за какие-то сутки я к ним так привык, что теперь сухие глаза кажутся чем-то противоестественным. Неконтролируемая экзальтация. То, что я так ненавижу, что раздражает... и что мне делать с этим, Господи?
- Привет, Конди.
Уверенная ладонь ложится на плечо и я поворачиваюсь к Реми, чтобы изобразить хоть какое-то подобие улыбки. В конце концов это не его проблемы, что я хочу смерти. Своей или этого ублюдка... я еще не решил, но сейчас это не имеет значения.
- Плохо выглядишь. – Реми обеспокоенно скользит по моему лицу, останавливая взгляд на огромных на пол лица солнечных очках, и я понимаю, что выгляжу действительно ужасно, раз даже он об этом сказал – Что случилось? Не появлялся несколько дней, а вчера мы все тебя ждали здесь...
С силой сжимаю губы. Дамиан... На какое-то мгновение сердце конвульсивно сжимается, но это уже становится моей собственной болью.
- Где Дамиан?
- Наверное, где обычно. Я сам только что пришел...
- Привет всем, - к нам подходит Таде, но не смотря на его сдержанную улыбку, выглядит он встревоженно и на самом дне глаз неуловимо плещется легкая тень беспокойства, а у меня почему-то сжимается горло от смутного, гнетущего страха.
Я не слышу, что ему отвечает Реми, просто киваю и иду в дальнюю сторону зала, но стоит только свернуть за угол, как я срываюсь на бег. Пытаюсь выхватить в то нарастающем, то затихающем гомоне мыслей хоть одну связную: Что я делаю? Зачем? Куда бегу? Что дальше?... Через несколько секунд появляется знакомая дверь и я распахиваю ее, спотыкаясь на пороге...
Крик застревает где-то в груди, срываясь на хрип, а я все так же продолжаю стоять, пока в комнату следом не входят Таде с Реми. Краем сознания слышу, как Реми громко ругается, а Таде подлетает к Дамиану и со всей силы бьет по лицу. Моментально кровь из разбитого носа заливает шею, забрызгивая идеально белую рубашку, но он так же продолжает сидеть, потом до противоестественной, дикой абсурдности, спокойно тянется к пачке сигарет на столе и не спеша закуривает. Не знаю почему, но как бы сильно и пристально не всматривался, сейчас я не могу разглядеть его лица... глаз. Дамиан...
Тут же тишина взрывается, как-будто телевизор снова включили на громкость, яростным голосом Таде, который словно куклу встряхивает Ваниль, грубо схватив за плечи и повернув к себе лицом. Не знаю, чего в его голосе сейчас больше – действительно ли злости или скорее боли, грусти, тоски и отчаяния...
- Ты хоть понимаешь, что ты творишь?! Понимаешь. Что. Ты. Делаешь. – по слогам уже безжизненно произносит он, и я вижу, как из его глаз текут слезы. –Ты ведь...
- Я знаю.
Так тихо, но Ваниль наконец-то поднимает голову – весь бледный, с огромными на пол лица, сверкающими глазами, и с каким-то болезненным вызовом смотрит прямо в глаза Таде, из краешка его рта сочится капля крови, а меня просто разрывает от того, что сейчас происходит между ними. На все уходит несколько секунд. Я перевожу взгляд на Дамиана...
Дамиан. Дамиан?... Дамиан!!!
Он смотрит на меня, на секунду отрываясь от сигареты... просто молчит... закрывает глаза. Черт!!! Одним махом преодолеваю расстояние в несколько шагов, хватаю его за воротник и трясу. Сука!!! Посмотри на меня!!! Дамиан, твою мать!... Дамиан...
- Не трогай меня.
Я умолял, я просил, а сейчас я его просто ненавижу, потому что это не его слова, потому что не он их должен был произнести, только не после всего этого...
- Дамиан...
Чувствую, что задыхаюсь, теснота в горле и саднящий кашель, но не могу себя заставить разжать пальцы. Они как-будто онемели, приросли к тонкой ткани рубашки. Или я просто знаю, что если сейчас отпущу его, то это навсегда?...
Дамиан сам отталкивает меня и я падаю на пол, судорожно закрывая рот руками и пытаясь удержать рвущийся наружу приступ надрывистого кашля.
- Дамиан!
В комнату влетает Барб. На какое-то мгновение она ошарашенно застывает на пороге, после чего медленно сползает по стене вниз и обессиленно утыкается лицом в острые колени – Жанвье умер.
Время как-будто застывает. Я с усилием отвожу от лица ладони и с тупым, отстраненным удивлением смотрю на темно-красные пятна крови. Поднимаю взгляд на Дамиана – в его в глазах мелькает какое-то странное тревожное выражение, слишком неуловимое, чтоб я успел понять, но мне страшно... а потом наступает темнота.
Вечное бегство. Бегство от других. Бегство от самого себя. Поиск своего пути, прожигание жизни. Сможем ли мы когда-нибудь преодолеть эту стену, вырваться на свободу и получить освобождение? Или давно уже нет пути назад, мы все мертвы... Пока ты молод кажется, что все еще впереди. Вокруг столько соблазнов – безумная свобода, яркая сумасшедшая жизнь затягивает с головой и ты отрываешься на полную катушку. Секс, наркотики, острые ощущения и бешеный ритм дарят вечный кайф и незаметно поглощают тебя целиком. Но достаточно ли рано мы остановились... или может быть слишком поздно? И... достаточно ли этого теперь – просто остановиться?
Мы как-будто на полной скорости несемся к обрыву, соревнуясь в том, кто затормозит последним. Ищем себя, не понимая, что нас самих давно уже нет. Не думаем о том дне, в котором придется жить, потому что нами правит один лишь момент: Живи секундой! Наслаждайся моментом! Завтра этого всего может не быть, даже самого завтра, но ты ни о чем не должен жалеть – ни о чем из того, что случилось, потому что жалеть можно только о тех вещах, которых не было.
Дамиан... даже теперь я по прежнему разговариваю с тобой. В моих мыслях давно уже нет меня самого, некоего внутреннего ид, я или суперэго. Там только ты. Теперь и навсегда только ты. Я рассказываю тебе обо всем, постоянно, каждую минуту и... уверен, что ты меня слышишь. Мне не страшно показаться глупым, наивным, смешным. Иногда мне кажется, что я слышу твой голос, как в тот первый раз, и он эхом отдается внутри. Если посудить, то я так редко его слышал... почти никогда, потому что для тебя всегда, когда я был рядом, лучшим собеседником была сигарета.
За это время многое изменилось и почти ничего. Барб уехала вместе с отцом за границу, поступила в какой-то престижный частный колледж, недавно состоялась помолвка, так что скоро она выйдет замуж.
Реми... он сейчас рядом. Молча курит и делает вид, что спокоен, но я знаю, что ему тяжело. Нам всем тяжело. Ивелин тоже здесь. Она до сих пор не может себе простить того, что произошло. Погиб ли он из-за своего упрямства и глупости?... Наверное, мы все в глубине души понимаем, что это случилось не по ее вине. Не она сидит там высоко и деревянной линейкой отмеряет жизнь каждого из нас, но не покидает ощущение, что если бы они в тот вечер как обычно не поругались... если бы она его не отпустила, пьяного за руль... если бы она знала, что слишком сильная для него, а значит вместо того, чтобы причинять боль и калечить, должна оберегать и любить... хотя бы просто любить. Так много этих «если бы». Получается целая жизнь.
Таде и Ваниль. Они уехали еще в самом начале, сразу после похорон. Я знаю, что Реми поддерживал с ними связь, но по его обеспокоенному в последнее время лицу я понимаю, что наверное больше нет... писем, смс, звонков или что там еще... Или мне это только кажется, но ведь время не стоит на месте и каждый день переубеждает меня в том, что все это было. Так давно и вместе с тем каких-то пару секунд обратно...
У меня была язва желудка. Я пролежал в больнице несколько недель, пропустил похороны, но в какой-то степени был этому рад. Там я был бы лишний. Но сколько времени я провел на кровати, корчась от кинжальной боли, когда было трудно дышать. Ложился на бок и, поджав ноги, почти в полубессознательном состоянии пытался справиться не столько с болью, сколько с одиночеством и миллионом каждый раз новых «почему». Это состоянии шока длилось около пяти часов, потом боль уменьшалась. Родители так меня и не навестили.
Сейчас я не курю и не пью, должен соблюдать специальную щадящую диету и принимать лекарства по расписанию. Но до сих пор страдаю от частых рецидивов, которые обычно бывают весной и осенью.
В то время мне очень помогла Ивелин. Общая боль – она не только объединяет, но и облегчает твои собственные страдания. Когда ты видишь - другому намного больнее, и понимаешь, что все могло бы быть намного хуже... чужая боль дает силы справиться со своей, лечит лучше любого укола.
Дамиан так ни разу не пришел.
Тогда Ивелин мне объяснила, что еще до моего прихода он собирался покинуть компанию, а еще... что я так ничего и не понял. Я не переспрашивал и до сих пор не знаю, что она тогда имела ввиду, просто на мгновение ее глаза заволокло чем-то неуловимо прозрачным и грустным, и этого было достаточно.
Признаю, что сначала я дико злился, ненавидел, боялся, а потом снова звал. Снова и снова. Часто бессознательно возвращался в те дни, когда мы все были вместе. Строго нормированными дозами заменял душевную боль на физическую, хотя первая и была в тысячу раз сильнее, но мне это было необходимо. Я хотел причинить себе боль, чтобы суметь пережить то, что со мной происходило. Думал, что так смогу справиться с душевной болью, ее тяжестью... Не знал с чего начинать заполнение пробелов, хотел заснуть и больше не просыпаться, чтобы не знать себя. Мучился так долго, пока внутри не осталось ничего, кроме блаженной, гулкой пустоты, а вместе с ней и легкости, внутренней теплоты. Но разве «легкость» - это не синоним пустоты?
Скоро наступит рассвет. Мы стоим на песчаном берегу моря и никто не думает о том, что скоро снова наступит ночь. Бесконечное небо становится морем, а бескрайнее море небом, и лишь тонкая, едва различимая, разделяющая линия где-то между. Мы даем себе возможность жить дальше.
Я стремлюсь увидеть в небе знакомые очертания лица, пристально всматриваюсь в неясную светлеющую даль, сердце тревожно и глухо бьется, потому что знаю, что где-то там должен быть тот, от кого я бегу все это время и кого так хочу увидеть снова. Хотя бы раз. Дамиан... Я все еще боюсь, что время сотрет что-то очень важное и ничего не останется. Ничего, кроме твоего голоса. Я так и не простил тебя и вряд ли когда-нибудь прощу. Потому что ты сделал так, как хотел, как нужно было именно тебе, ни на секунду не задумываясь над тем, что ты меня убиваешь.
Улыбаюсь.
...над тем, как мне жить дальше после всего этого? Или ты еще тогда знал, знал, что это не имеет никакого значения, потому что мы все давно мертвы – в первую очередь для себя самих. Пустые глазницы матовых окон, прозрачные пустые оболочки наших тел, суета пустых продрогших городов. Нас все время преследует страх потери, заставляя нажимать на газ и мчаться на бешеной скорости вперед, как-будто мы действительно чем-то обладаем. И этот страх не позволяет осознать, что мы все давно мертвы. Может быть еще с самого рождения. Может быть мир без нас был бы гораздо лучше. Может быть ему было бы намного лучше. А может быть мы просто не понимаем этой жизни. Боимся. Убегаем. Ведь мы еще так молоды.
Возможно ли получить еще один шанс в жизни? Не думаю. Начать все сначала, по-другому? Вряд ли. Ты веришь только в то, что видишь, а видишь только то, что здесь. Значит, ничего. Но я не боюсь смерти. Я боюсь жизни...
В будущем нас нет, потому что мы умерли, в прошлом нас нет, потому что уже тогда мы были мертвы. Тогда где мы? Остается только пограничное настоящее, но у нас здесь ничего нет, ничего кроме отдаленности. Тревога, сомнения, сожаления, отчаяние... спокойствие. Какая-то странная бесчувственность и вместе с тем чрезмерная, почти безумная чувствительность. Или может быть находясь только перед лицом своей смерти, осознанием того, что ничего не осталось после того, как ничего и не было, мы способны по-настоящему пробудиться? Умирание – это всегда тяжело, но гораздо тяжелее жить, найти свое место в этом мире. Мы пытались, но справились ли? Если запечатлеть нас на двойных черно-белых фотографиях: живых и сразу после смерти, разве два портрета рядом не были бы точной копией, повтором друг друга?
Чего сейчас я боюсь больше всего? Когда сжимаю губы, словно мне страшно или больно. Наверное того, чего так сильно боишься и ты, Дамиан, – одиночества. Оно убивает почище любого самого сильного наркотика. Потому что мы так ненавидим пустоту, но лишь потому что она часть нас, всегда внутри, единственная все время рядом. Это еще один замкнутый круг, самый последний. Бежим от нас самих, но не ищем друг друга. Остаемся глухи и слепы к словам, которые не греют, отравленные и по прежнему надеющиеся на чудо, которого так не хватает, а кругом слишком много беды. Сейчас я стою и мне холодно. Ежусь, обнимаю себя за плечи, но по прежнему помню об этом холоде. Просто мне очень хочется, чтобы меня обняли, а еще больше хочется, чтобы это был ты. Тихо шепчу сам себе твое имя, чтобы никогда не забыть. Дамиан, Дамиан, Дамиан... Ты ведь меня слышишь?... Скажи, Дамиан, скажи, что слышишь...
- Дамиан...
" - Что непоправимо, мы видим лишь когда мы, мертвые, пробуждаемся.
- Что же мы видим?
- Мы видим, что мы никогда не жили."
Конец~
2009-06-12
