Мне нечего рассказывать, потому что то, о чем мне бы хотелось сейчас поговорить, что действительно имеет значение... Эти слова тысячи раз обретали форму и произносились в моей голове, моим голосом. Мне кажется, я знаю их наизусть. И это так скучно - заранее знать все то, что сам себе хочешь сказать.
А самое смешное, что я не могу ему рассказать. Все это. Все мое признание уместилось бы в три слова, но я никогда этого не сделаю. Потому что есть вещи, которые не заслуживают прощения или оправдания, потому что все всегда имеет свою цену, и я сейчас расплачиваюсь сполна. Есть такие слова, которые мы можем произносить только мысленно, молча, наедине с собой. И теперь, как никогда прежде, я твердо убежден, что поступил правильно. Неизбежное с самого начала, в тот момент мне показалось это знаком судьбы... теперь же я в это верю. Все верно. В своих мыслях я снова и снова прокручиваю один и тот же сюжет, раз за разом повторяя досконально изученную роль. Каждый жест, мельчайшее движение. Так я проживаю сотни жизней и каждый раз дохожу до конца, не думаю, потому что я живу там... мой замкнутый персональный ад и когда я умру, это будет единственное место, где я останусь...

Как поется сладким и чувственным голосом в одной песне, я его захотел. Сразу, как только увидел. Душу и тело. И прямо сейчас. Со мной раньше такого никогда не было, чтобы желать настолько сильно приблизиться к другому человеку, прикоснуться к каждому миллиметру его тела. Брезгуя даже просто поцеловаться при встрече в щечку, я до зуда на коже захотел сбросить одежду и прижаться к нему всем телом, как можно крепче притягивая и впитывая каждый вздох. Прямо там, среди всех. Мне до умопомрачения хотелось, чтобы он тоже потерял голову, чтобы увидел, какой я сексуальный и популярный, что любой в этой компании с радостью бы меня трахнул и не сделал это до сих пор только потому, что я этого не хотел.
Пожалуй, единственная проблема заключалась в том, что он даже в мыслях себе этого не представлял. Да и сама ситуация не очень то располагает, когда вы стоите посреди гостиной, рядом с его сыном.
- Пап, это Ник. Я тебе о нем много рассказывал, - в этот момент я излишне заинтересованно, но очень быстро и осторожно скользнул взглядом по его лицу - Никки, это мой отец.
Боже, как я его хочу. Не смотря на то, что так у нас не принято, я почти что насильно вложил свою руку в его и обхватил большой палец, как-будто неловким жестом поглаживая широкую ладонь. Он удивился, потом рассмеялся и все-таки шутливо пожал мою руку под изумленные взгляды всей компании. Ну конечно, все решили, что я дурачусь и только лишний раз привлекаю к себе внимание, хотя на самом деле мне было наплевать. Передо мной был такой аппетитный "кусок мяса", что с трудом удавалось сглатывать заполнившую рот вязкую слюну.
Дэн ничего не заметил. Ни тогда, ни после. Наверное, ему казалось нормальным, что когда его друг приходит в гости, то как-будто случайно каждый раз путает туалетную дверь с дверью спальни отца. Сколько раз я не слонялся по коридорам, надеясь только на то, что он просто случайно выйдет. Меня невозможно было удержать на одном месте, я обследовал весь дом, пока Дэн ненароком не замечал, что его отец опять задерживается на работе и не приедет к ужину. Да его оказалось поймать сложнее, чем муху в Центральном парке, но я не собирался сдаваться. Это даже не входило в ряд моих привычек, а поэтому я с удвоенным энтузиазмом и упорством раз за разом просиживал в гостях до глубокой ночи, пока наконец не перебрался к ним в дом. Правда, временно, но для голодного и постное масло вызывает удовольствие.
Для начала я занял комнату для гостей. Потом все чаще стал засыпать у Дэна на постели, так что ему приходилось идти в другую комнату, чтобы меня не будить. Через неделю я уже полностью занял его апартаменты - мне ничто не мешало ходить за вещами в другой конец коридора. Ради простого приличия и постепенной подготовки почвы, когда это станет настолько привычно, что никто не будет замечать. Конечно, ведь отцу даже в голову не придет спросить, почему смежную комнату сына занял его странный приятель, с утра пораньше прогуливающийся по дому в одном полотенце на бедрах. Для этого мне пришлось постараться - я специально заводил будильник, чтобы ровно секунда в секунду случайно сталкиваться с ним в коридоре, как бы невзначай спускаться вниз и вместе завтракать. Дэн даже представить такого не мог - вставать в такую рань, чтобы только увидеть все время пропадающего на работе отца, а я же сразу после сей процедуры, поглощения обязательных белков и применения "тяжелой артиллерии", поднимался наверх и падал обратно в кровать, просыпаясь только после обеда.
Почти с маниакальной настойчивостью разными путями, я выспрашивал у Дэна об отце: какую еду он любит, как проводит время, с кем спит. Конечно, все это было довольно странным для друга, но нормальным для члена семьи. Мне оставалось только сделать решительный шаг, а до этого выжидать, когда подвернется удобный случай. Но все сложилось совсем не так, как я планировал, хотя о более выгодной ситуации и мечтать было нельзя.
В тот вечер мы с Дэном были вместе в машине. Возвращались с вечеринки. Я лишь немного перебрал, потому что навязчивое чувство злости стало появляться все чаще. Меня раздражало, что он не обращает на меня никакого внимания, а еще его сын постоянно путается под ногами. А самое гадкое было то, что мне приходилось все это держать в себе, притворяться, что я лучший друг Дэна и они с отцом почти что стали моей второй семьей. Может быть, я действительно был пьян, может просто на какой-то момент потерял над собой контроль, только в тот миг я почти ненавидел Дэна за то, что он его любит. Просто потому, что он его сын, что у них одна кровь, что так принято - любить свою семью. Только мне хочется думать, что это все равно должно было произойти по некой фатальной закономерности, когда само провидение подсунуло то дерево на дороге и со всей силой бросило машину вперед.
Мне удалось выбраться почти сразу. Я был цел. Рассеченный разбитым стеклом висок не в счет. Когда приехала скорая помощь и полиция, Дэн был уже мертв. Ему повезло меньше - осколок попал прямо в горло, и он умер от потери крови. Надеюсь, что мгновенно, потому что в тот момент я почти ничего не мог различить. Было слишком темно, а в ушах стоял ужасный звон, но я сделал все, что мог. Ему уже ничем нельзя было помочь. А наша жизнь только начиналась.
Он единственный не винил меня в том, что в тот вечер я сел за руль. На похоронах и после, когда от меня стыдливо отворачивались знакомые или косились с неприкрытой неприязнью бывшие друзья, он единственный, кто гладил по голове и что-то шептал в волосы, после чего макушка была мокрая от его слез. Он сам себя успокаивал, что надо жить дальше, что я ни в чем не виноват, но в этот момент как-будто говорил сам с собой. Иногда я даже искренне раскаивался, когда отмечал, как за это время поседели его виски, появились глубокие, более четкие мелкие морщинки около рта и возле глаз. Как он в раз постарел за каких-то пару дней. Конечно, ему приходилось держаться - на работе перед коллегами, в кругу участливых и соболезнующих друзей, только он не мог вынести их суетливой жалости и понимающего взгляда, который чувствуешь спиной.
Я все это время был с ним рядом. Приложил все усилия, чтобы стать для него всем. Ради кого стоит жить. Меня не смущало даже то, что иногда нечаянно он мог назвать меня Дэни. Я остриг светлые длинные волосы почти полностью, выкрасил их в шоколадный цвет. Удовлетворенно сверился с фотографией в кабинете, после чего убрал ее в стол. В этот же вечер случайно одел одежду Дэна, перепутав со своей. В шкафу был такой беспорядок, а в доме уже никто давно не убирался. Правда на мгновение мне было по-настоящему больно, когда его глаза наполнились какой-то безумной надеждой и щемящей нежностью с примесью боли. Я разрешил ему называть себя Дэни, уверил, что все в порядке, что я рядом. Ведь у него остался только я и не было больше никого и ничего, что могло бы нас разлучить.
И вот одно маленькое недоразумение могло мне стоить всего. Когда родители озаботились наконец тем, что видели меня в последний раз месяц назад и даже сейчас я не собираюсь возвращаться домой. Мой дом был здесь. Только они этого не понимали и мне с таким трудом какое-то время удавалось их держать на басни, что отец Дэна очень переживает и я единственный, кто может ему помочь. Да, он сам попросил меня остаться. Нет, все хорошо, мне живется прекрасно, и безусловно, мы все очень переживаем смерть Дэна.
В какой-то момент мне показалось, что я прямо там при нем пошлю всех к чертям, настолько противно было смотреть в их взволнованные лица, на эту мнимую добропорядочную заботу. Все могло пойти не так, мне надо было срочно что-то придумать. Вернее, у меня уже не было выхода.
Я упросил родителей, что останусь еще на пару недель, после чего вернусь домой. Рыдая, заверил его, что до сих пор не могу пережить это страшное горе и только благодаря ему еще не наложил на себя руки, пытаясь заглушить чувство вины. Он был почти ручной, слушал и верил, смотрел с заботой и нежностью, но это была лишь тень того взгляда, которым он смотрел на Дэна. Все, чего я добился... он был готов от всего этого отказаться, потому что "мне надо жить дальше". Как было объяснить, что без него даже "сейчас" нет? Оставалась совсем тонкая грань, когда я не скрываясь был готов наброситься на него, выпить всего до дна, вцепиться и закричать, что он только мой. Принадлежит мне.
Все случилось бы так или иначе, но у меня почти не было времени. Я подсыпал какой-то наркотик с афродизиаком в бокал с вином, которое давно стало привычным снатворным, после чего надо было лишь убедить, что он напился сам. Мне еле еле удалось дотащить его до спальни и, вглядываясь в мутные, словно задымленные глаза, осуществить все то, о чем я так долго мечтал. Какое это было наслаждение... прикасаться оголенной кожей к его телу, ласкать губами и зубами каждый миллиметр, ощущать внутри себя. Кажется, я превзошел самого себя, проскакав на нем всю ночь как заправская шлюха, но зато утром у меня был соответствующий вид, чтобы он просил прощение на коленях и клялся, что не знает, как это произошло. Да, он называл меня Дэни, а потом что-то произошло, в глазах появилась ярость... схватил и потащил наверх... я сначала не понимал, что происходит, потом пытался сопротивляться, но он был сильнее... Он плакал, а я без сожаления с какой-то внутренней холодностью говорил ему весь этот вздор. Мне было хорошо и спокойно, все наконец должно было закончиться.
Родители узнали о нашем отъезде только через неделю, но тогда это уже не имело значения. Я прошел так далеко, чтобы заполучить этого человека, который стал необходим как воздух. Я стал для него всем - его сыном и любовником. Постепенно приручал к этой мысли и каждый раз все больше культивировал чувство вины за то, что именно он погубил мою жизнь. Но на самом деле к этому легко можно привыкнуть, а когда мы сплетаемся телами и становимся одним целым, все остальное неважно. Я заменил его Вселенную собой, я единственный, кто был рядом все это время и простил.
Тогда я не чувствовал ничего, даже близко напоминающего раскаяние, только неутолимый голод, который с каждым разом становился все больше. Вскоре он продал фирму, дом, знакомые и друзья звонили все реже, пока в нашей квартире не раздавался звонок лишь случайно ошибшегося номером незнакомца или еще реже родителей. Мне кажется, о нас уже давно ходили слухи и, безусловно, общество никогда бы этого не приняло. Хотя это не важно. Я его люблю, мы вместе, все хорошо. Меня почти не мучают ночные кошмары, со скучной тривиальностью повторяющие один и тот же сюжет. Я ни о чем не жалею - ни о том, что выжидал, вцепившись в колени и время от времени прощупывая слабый пульс, ни о том, что врал, повторяя в липкую от крови шею приторное "Все будет хорошо". Мне понадобилось меньше пяти минут, чтобы удостовериться, что напрасно набирать номер скорой помощи. Еще пол года, чтобы стать наконец большим, чем просто замена. Любит ли он меня? Может быть, хотя едва ли у него осталось что-то кроме безграничной любви к сыночку. Люблю ли я его? Разве это не очевидно? Все мое признание уместилось бы в три слова, но я никогда не произнесу их вслух. Мое знание - это та цена, которую я заплатил за наше общее будущее. Я ни о чем не жалею и поступал бы так в каждой новой жизни, если бы только был уверен, что будущее не заканчивается кошмарами, где мне когда-нибудь даже мысленно придется произнести...
Я его убил.